Влас Дорошевич - A.B. Барцал, или История русской оперы

В Большом театре Мазини [3]и Станио [4]чаровали публику в «Трубадуре». Красавец Станио сверкал в «Пророке». Молодой Мазини увлекал каватиною в «Фаусте».

Дезире Арто потрясала в Валентине [5]. Джамэт гремел своим «Пиф-паф» в Марселе и песнью о золотом тельце в Мефистофеле.

Изящнейший в мире Падилла [6]сыпал трелями в «Севильском цирюльнике». А Котоньи поражал своим могуществом в балладе Нелюско. [7]

На гастроли приезжали Нильсон [8], Патти, Лукка. [9]

Публика была недовольна.

– В сердце России – итальянская опера! Почему нет русской?

Тогда упразднили итальянскую оперу и завели русскую. [10]

Публика перестала ходить в театр.

Когда через несколько лет в «Пророке», шедшем на русском языке, певец на маленькие партии старик Финокки [11], изображая какого-то посла, спел свои три слова по-итальянски, – дирекция оштрафовала его за эту демонстрацию на 25 рублей, а публика наградила ураганом аплодисментов.

Точка в точку таким же ураганом восторженных аплодисментов, какими она еще через несколько лет наградила г. Фюрера, когда он в возродившейся снова итальянской опере не захотел петь по-итальянски, а спел Мефистофеля по-русски.

Публика всегда остается верна только сама себе.

Когда идет итальянская опера – она требует русской. Когда идет русская, – она требует итальянской.

Публика всегда хочет, чтоб в театре давалось не то, что в нем дается.

Это ее специальность.

Первое время возродившейся в Москве русской оперы было тяжелым временем.

При итальянской опере русская «числилась», но числила у себя только две оперы.

По высокоторжественным дням ставили «Жизнь за Царя», на святках и на масленице ставили утром «Аскольдову могилу». [12]

Таганка и Рогожская два раза в год слушали «Аскольдову могилу».

Это была вся русская опера. И все ее значение.

Когда кончилась итальянская опера и, на основании распоряжения дирекции за No 4,876, было предложено немедленно возродиться, – было шесть певцов.

Одно сопрано – Люценко [13]. Одно контральто – Святловская [14]. Два баса – Фюрер и Абрамов. Последний также «исправлял должность баритона».

И два тенора: Додонов [15], который пел, главным образом, Торопку [16], и Барцал.

Вместо Марини пел Барцал. Вместо Мазини – Барцал. Вместо Станьо – Барцал.

Это было, как видите, трудно.

Однако, детище, которому сразу пророчили смерть, все-таки выжило.

Стали откуда-то появляться певицы, певцы. Но теноровый репертуар весь нес на своих плечах г. Барцал. Уже потом ему пришел на помощь – Усатов.

Если вы москвич, если вам лет сорок с небольшим «хвостиком», – то с Раулем де-Наджи [17], Фаустом, Сабининым [18], Манрико, Элеазаром [19], Робертом-Дьяволом, Финном [20]и Баяном [21]вас познакомил А.И. Барцал.

Сегодня он подбоченивался:

Завтра старался «греметь»:

Послезавтра стоял на коленях перед г-жой Юневич [24], причем сам ей был только по колено, и томился:

Бойко помахивая ручками, пел:

И тосковал:

Конечно, не мог он быть во всем одинаково хорош, – но у него бывали блестящие реванши. Когда он пел:

От восторга не могли удержаться даже те, кто находил, что «ежедневный Барцал», это – еще не вполне опера.

А детище все росло и росло.

Опера на одном теноре все-таки удержалась.

Барцал был большим художником пения.

Иначе Сабинину – Фаусту – Манрико – Роберту – Раулю не удалось бы заинтересовать публику.

И публика заинтересовалась, и дело выросло, стало на ноги и дошло до полного, блестящего расцвета.

«Заслуженный» не только по званию артист [29]уступил место молодежи и превратился в режиссёра.

Он стоит триумфа.

Он был одним из тех, на чьих руках выросла в Москве теперь «блестящая русская опера».

Это была горсточка талантливых и страшно много трудившихся людей.

Работавших при исключительно трудных условиях.

И сделавших дело.

Если бы у нас было побольше благодарности, – имена этой первой труппы возрожденной русской оперы следовало бы хоть на мраморе, что ли, золотыми буквами увековечить в русском оперном театре.