Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 1

Насколько все это оправдано – другой вопрос. Мне же хотелось заострить внимание читателей на моменте неприятия писателем трансцендентальной составляющей любого произведения в угоду лишь экзистенциальной. Чем Горюхин руководствуется, когда в своих текстах поет осанну СУЩЕСТВОВАНИЮ и напрочь отвергает СУЩНОСТЬ? Неужели не замечает, что в итоге значительно обедняет и свое творчество, и духовный мир читающих (и осмысляющих) его тексты читателей? Джек Лондон, к примеру, тоже явный литературный экзистенциалист, в произведениях которого деятельность подавляюще преобладает над размышлениями (как автора, так и героев). Но у него все богатство эмоциональной сферы, душевные порывы и работа сознания показаны через действия, речь, мимику персонажей, воздействие на них окружающей обстановки (предметный мир, величие природы и прочее). Впрочем, Лондон периодически вставлял в свои тексты и авторские размышления в форме несобственно-прямой речи.

Творческие интенции и поиски Горюхина лежат в плоскости «обыденной экзотики» и гротескного реализма. В целом это было бы весьма похвально, если бы автор не чурался сложностей в презентации ментально-когнитивной деятельности и внутрипсихической жизни своих героев. Увы, все то, что составляет феномен ноосферы, Горюхин явно изображать или не умеет, или боится. Виртуальная реальность его творений создана по киношному принципу «экшн энд сэтисфэкшн (ансэтисфэкшн)» – «действие и удовлетворение (неудовлетворение)». Основания подобной позиции – в механицизме, социальном дарвинизме, рефлексологии, антропологизме и тому подобном. Отсюда отвращение к тонкостям проявления душевного аппарата человека.

Таковы рассказы Горюхина «Африканский рассказ», «Юлька и Савельич». Психологизм в них начисто отсутствует, причем как в своей прямой форме (посредством изображения внутреннего мира героев), так и в косвенной (через поведенческие реакции, мимику и жестикуляцию героев) – жалкие потуги автора изобразить редкие проявления чувств персонажей не в счет, так как никак не характеризуют их (персонажей) в психическом плане. Нечто подобное можно было бы приписать и Чехову, но у великого классика (которому, возможно, осознанно или нет, подражает Горюхин) мы находим экспрессию, весь накал чувств, переданных с помощью непосредственного описания психологических процессов (от третьего лица), либо приемом так называемого умолчания, когда в описанной сцене, эпизоде, диалоге явно присутствует намек на богатый духовный мир и мыслительную сферу героев.

Персонажи Горюхина – это не живые люди, с их искренними, естественными радостями и горестями, а марионетки, действующие, говорящие, приводящиеся в движение нитями в руках умелого (а иногда не очень) кукловода. Это – заводные игрушки, изображающие стереотипы поведения и реагирования на те или иные обстоятельства и раздражители. У них нет подлинной глубины, загадки, многомерности. Типичный образчик бихевиористского подхода к изображенному миру в виртуальной реальности текста.

Еще несколько замечаний по поводу «Африканского рассказа». Понятно, что автор, вероятно, преследовал самые благие намерения, показав пропасть между социокультурными типами, столь разнящимися друг от друга. При этом отталкивающе выглядят не обязательно примитивно-дикарский этнос, а представители именно цивилизованного западного общества – их алчность, разврат, «справедливая» жестокость. С другой стороны, рассказ отдает неким душком расизма. Во всяком случае, выйди он, например, в США, автора затаскали бы по судам разъяренные афроамериканцы, а то и линчевали бы без суда и следствия – они нынче в силе. Этнические вопросы – одни из самых щекотливых, следует быть осторожным в выборе тем. Конечно, если ты не Э. Лимонов или В. Сорокин, которые, каждый по-своему, бросают вызов обществу. О туземцах, с симпатией или насмешкой, могли безбоязненно писать тот же Лондон или Киплинг, но то было иное время.

Юрий Горюхин – несомненно, одаренный литератор. И потому вдвойне грустно и обидно, что он не использует в своем творчестве такой убедительный и выразительный литературный прием как психологизм в изображении героев. Неужто эпоха у нас такая – эра постмодерна (с присущей ей культурой постмодернизма), что и сознание выхолощено, и воображение бедно, и экспрессия иссякла?! Тело, тело, а где же дух?

Среди нашей литературной «молодежи» (относительно молодых авторов) есть несколько имен, творчество которых вызывает неподдельный интерес, и которые достаточно активно публикуются в «Истоках», «Бельских просторах» и некоторых других изданиях. Одним из них является Денис Лапицкий. Сей литератор работает стабильно в одном жанровом направлении – научная фантастика («сайэнс фикшн»), притом исключительно в рамках малой литературной формы – рассказов. Что можно сказать об этом авторе? Очевидно, он находится в самом начале своего творческого пути, и ему еще предстоит заявить о себе более значительными и яркими произведениями. Несомненно, одно – Лапицкий от рассказа к рассказу явно прогрессирует в творческо-художественном отношении. От ранних и несколько бедных по содержанию и стилистике, я бы даже сказал, сюжетно примитивных, рассказов («Обмануть джаррасийца», «Подарок для посла») автор поднялся до умело построенного художественными средствами речи и композиции, интересного в проблемно-идейном отношении рассказа «Большая охота». Пожелаем ему удачи в дальнейших литературно-творческих дерзаниях.