Виссарион Белинский - Сказка за сказкой. Том II

– Кушай на здоровье! – молвила и пошла с Наташей обедать. Автамон молча стоял перед настойкой и думал крепкую думу: «Пить или не пить! Экая добрая! А отчего добрая? недоброго боится; а в другой день барина журит, зачем старому Автамону рюмку водки пожаловал, а и рюмка-то с наперсток. Право, не знаю, пить или не пить!.. Да уж куда ни шло; от стакана не охмелею».

Проглотил Автамон стаканчик, да и рожу скорчил, будто не любо.

– Ух, обожгло! А ты чего глядишь! пошел прочь! – И с неистовством бросил секиру под лавку. – Лежи там, пока спросят.

Стал Автамон шти хлебать, да за каждым хлебком и вздохнет. Не доел Автамон, да и задумался; перед ним рыжий мужик стоит, да и ухмыляется; не то чтобы зубы у него из-под усов торчали, а кабаньи клыки, не то чтобы ногти на руках, а длинные рукавицы, да из-под тех рукавиц черные когти вылезли… а глаза не глаза: уголья; да их будто кто изнутра раздувает: так и пышут, да и огонь тот какой-то заколдованный; не то чтобы страх наводил, а будто в стужу банный дух – так и нежит, все косточки разбирает. Любо смотреть на рыжего, а рыжий собою хуже всякого пугала; постоял рыжий, постоял, да и нагнулся, взял топорик, да и хотел в контору.

– Не замай! – крикнул Автамон, – я и сам справлюсь!

– Оно и лучше, – сказал рыжий. – А деньгу, пожалуй, всю себе возьми: у меня и своей довольно!

– Ой ли?

– Да! а на тысячу рублей нашему брату, простому человеку, и веку не хватит столько денег изжить. Ну, так прощай! сегодня встренемся! – И ушел рыжий.

Автамона будто что укололо; проснулся; на дворе стук; возятся ямщики; сани закладывают; не успел он и в окно поглядеть, проезжий сел, да и уехал.

– Гм! Да зачем же топор? – сказал Автамон. – И так отдаст. Только разве для страху ей показать. А уж деньги мои… Заживет Автамон; а закричит, проклятый Сергей ямщик услышит; только один и остался…

Зазвенел колокольчик. Не прошло двух-трех минут, ямщик Сергей!!!!!!

– Возьми, Автамон, ключи… – кричит ямщик. – Господин какой-то приехал, никого нет; я барина повезу на моей паре, а с той станции ямщики дать не хотят, говорят, что уж дома покормят; так возьми ключи…

– Пожалуй!

Отворил Автамон двери, взял ключи, да за думой своей черной забыл двери запереть и сел в избе на лесенке, которая на чердак вола. Сидит. Смерклось, а секира в темноте светится… Стал он озираться; показалось ли ему, али и заправду из-за печки рыжий глядит, будто спрашивает: «Что же ты, Автамон?»

– А вот сейчас, была не была! – И пошел в контору.

– Кто там? – спросила Настасья Ивановна дрожащим голосом.

– Да что, родимая, право, не в мочь! Крепился, крепился, не могу, подай деньги!

– Деньги?

– Деньги, родимая, видишь – руки дрожат, топорик под лавкой; сердце жжет; не супротивься; я тебя не трону; давай ларчик… В лес… Рыжий проводит.

– Что это с тобой, Автамон! Ты честный служивый; Богдан Кириллович на тебя, что на самого себя надеялся…

– Да и я надеялся, да видишь – не устоял!

– Да вспомни, Автамон, бога! Ведь ты будешь хуже всякого вора; вспомни, какой у нас царь и строгий и всезнающий, от него не уйдешь; ведь ты же и крещеный, не какой нехристь, Автамонушка, ты у нас что сын…

– Быть по-твоему! – сказал Автамон, махнул рукой и пошел в избу. Настасья Ивановна спрыгнула с постельки, ларчик под мышку, да и бежит к дверям; приложила ушко, слышит – ревет Автамон, видно, богу плачется; не тут-то было; опутал его нечистый; зло слезы выжимает; схватился он с прилавка, поднял секиру, кричит: «Не могу, суди меня бог и государь, не могу!» – и бежит в контору.

Обмерла Настасья Ивановна, да за дверьми и притаилась, а он словно бешеный за перегородку. Кричит: «Подай, ведьма, деньги, подай!» Тут Настасья Ивановна в избу почтальонскую, да на лесенку, да на чердак, да дубовую дверь и задвинула…

– Стара шутка! – кричит Автамон, – не уйдешь, – да Никитку из колыбели за ногу схватил, свечу взял, да на лесенку и лезет.

– Подай деньги! – кричит, – не то хвачу твоего щенка об стену! Подай деньги!

– Не могу! – кричит почтмейстерша не своим голосом. – Не мое, царское!

Тут Наташа выбежала, видит или так, не видя, что двери отперты, выскочила на двор, кричит во все детское горло… Ан тут у ворот сани: офицер какой-то спрыгнул.

– Сюда, сюда! – кричит Наташа; офицер за нею, в избу; а там уже и ребенок и Настасья Ивановна в крови плавают; офицер шпагу наголо; Автамон не поддается; офицер пуще, пуще, да и проколол Автамона; вдруг выстрел, завизжала пуля, офицеру в самое сердце влилась, тот повалился на мертвого Автамона, да и дух вон…