Хотя жажда просвещения иногда переходила все же необходимые в армии рамки уставных отношений; иерархию начальник — подчиненный. Косвенным подтверждением этому может служить тот факт, что в 1820 г. в полковом госпитале лежало большое количество венерических больных.
Промедление становилось преступлением, и 22 февраля Ипсиланти во главе гетеристов-воинов перешел Прут.
В России все сочувствовали восставшим грекам, а оказание им помощи могло бы стать серьезным шагом в укреплении позиций России на Балканах. Однако император Александр I, узнав о начале вооруженной борьбы, исключил Ипсиланти из русской службы и записал: «Если мы ответим туркам войной (как это предполагал Каподистрия), Парижский главный комитет восторжествует и ни одно правительство не останется на ногах. Я не намерен делать простор врагам порядка». Ипсиланти был запрещен въезд в Россию.
Эта удивительная позиция правителя России объяснялась тем, что реальные интересы страны, как не раз бывало в российской истории, были принесены в жертву отвлеченным идеям. В 1815 г., создавая Священный союз, Александр I заложил в качестве одной из основ послевоенного устройства Европы принцип сохранения существующих в европейских странах систем правления, подчинения подданных их правителям. Все потрясения внутри государств, восстания, революции рассматривались как угроза сохранение мира на континенте. В этой идее, несомненно, сказалась оценка событий, связанных с Французской революцией конца XVIII в. После ужасов и утрат времен Наполеоновских войн, которые стали следствием революции, такой подход казался оправданным.
В Священный союз вступили все европейские государства. Англия, не став членом союза, поддерживала тогда его принципы. Однако в реальной политике, как вскоре выяснилось, большинство стран легко нарушали концептуальные основы Священного союза, если это противоречило их интересам. По иному действовал Александр I. Идеи ряда западноевропейских мистиков, положенные русским государем в основу написанного им «Акта Священного союза», стали для русского царя основой внутренней и внешней политики. Тут уж ни о каких национальных интересах речь не шла. Поэтому и выступление греков Александр I оценил как бунт против «законного правителя» — турецкого султана.
Разумеется, на позицию императора влияло опасение революционных тенденций, связанных с выступлением повстанцев. Многие в Европе были убеждены, что восстание Гетерии — часть единой акции освобождения европейских народов от гнета тираний. Никто не сомневался также и в том, что греческую революцию вдохновлял известный Парижский комитет, состоявший из франко-итальянских заговорщиков. Одним из лидеров этого комитета был Ф. Буонаротти, патриарх и координатор европейского революционного дела, друг и соратник Г. Бабефа. Неаполитанский дипломат Лудольф писал 24 июля 1821 г.: «Не лишено оснований подозрение, что и греческое восстание является результатом происков заговорщиков и мятежников, центр которых находится во Франции». В другой раз он лее напишет: «Бесспорно, что революционеры всех стран одинаково смотрели на события в Испании, Португалии, Италии и Греции, считая, что эти страны делают их общее дело в борьбе с несправедливостью». По его мнению, греческая революция также была «результатом скрытых происков тайных обществ».
П.И. Пестель в своей докладной записке о воспитании Этерии писал, что «волнение в княжествах Балканского полуострова и предприятие князя Ипсиланти может рассматриваться как результат давно составленного и зрело обдуманного плана, который захватил всю Грецию… Албанцы и сербы всецело разделяют намерения и планы греков. У них одни и те же интересы и дело у всех у них общее».
Тем временем события развивались естественным образом — когда до рядовых гетеристов-повстанцев начала доходить правда о позиции Александра I, на помощь которого они только и надеялись, множество их отшатнулись от Этерии. Как заметил К. Леонтьев, греки и болгары большей частью занимались религией для политики, Россия же — наоборот. И это, то есть чуждые политические цели и религиозный либерализм, привело к тому, что у Ипсиланти не было поддержки в народе (пик его — это шеститысячное повстанческое войско). Тот же Леонтьев заметил: «Либералы сильны лишь оппозицией и фразами в мирное время. У либералов XVIII в. были новые идеи, старые ненависти и материальные интересы на подачку простому народу. Есть ли все это у нынешних либералов?»
Читать дальше