Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Что я могу добавить к этому? Могу сказать только одно: я все делал для того, чтобы мне не приходилось наказывать своих подчиненных. Наоборот, я стремился, как мне советовал Николай Федорович, своим отношением к людям, к доверенной мне работе заслужить уважение и авторитет. Не боюсь утверждать, что мне это удалось во всех жизненных условиях.

От Николая Федоровича я научился многому, в том числе и честности, недопущению злоупотреблений, трудолюбию и стремлению помогать всем нуждающимся, а также исключительной любви к детям.

Еще один пример, чему меня научил Николай Федорович. Однажды он спросил меня, чем я буду заниматься в воскресенье. Выслушав мой ответ, предложил мне проехать с ним в одно место. Какое именно, он мне не указал. Я согласился, и мы поехали по одному частному адресу. Позвонили в квартиру, вошли. Это было около 12 часов дня. Нас встретит небритый и неопрятный мужчина и тоже весьма неопрятная его жена, дети были неухоженными, а квартира просто очень грязная. Николай Федорович и я поздоровались, и он почти сразу сказал:

— Вас направляли к нам в штаб па работу, но, к сожалению, у нас нет свободного места. Поэтому прошу вас попросить новое назначение.

После этого, выслушав сожаление встретившего нас мужчины, мы вышли, и, медленно прохаживаясь, я выслушал своего начальника, который сказал:

— Ты понял, почему я отказал ему в приеме на работу к нам? Ведь если он и вся семья в такое время дня еще такие неопрятные, а квартира просто грязная, есть основания убедиться в том, что так же небрежно он будет относиться и к работе!

Я подумал, что, возможно, мой начальник, а может быть, и воспитатель прав. Этот урок я усвоил тоже на всю жизнь. К чему это привело, я постараюсь рассказать. Только уже на старости лет я сам стал нарушать это правило, этот урок. Не хватало времени следить за всем, что накопи лось в моем небольшом кабинете.

Еще с 1 марта 1931 г. в соответствии с письмом начальника штаба района, на основании Постановления Совета Народных Комиссаров РСФСР от 30 ноября 1930 г. за № 256 и директивы Леноблисполкома от 11 февраля 1931 г. я был зачислен в списочный состав 14-го отделения Ленинградской городской милиции на должность участкового инспектора с прикомандированием к штабу ПВО Нарвского района. Я получил право носить форму. Признаюсь, мне было страшновато надевать длинную черную шинель, высокую папаху, а в особенности иметь на петлицах знаки различия. Я даже старался носить только гимнастерку с петлицами, галифе, сапоги, а когда погода позволяла, надевал штатский плащ или куртку. Мне было тогда еще неполных 18 лет. Мои опасения были не напрасными. Один раз рядовой милиционер, ехавший со мной на передней площадке трамвайного вагона, заподозрил меня в непозволительном присвоении себе формы участкового милиционера. Хорошо, что мы вышли почти около моего дома и прошли в отделение милиции на улице Петра Лаврова. В отделении проверили мои документы и, видимо, будучи в курсе правил оформления работников штабов ПВО, извинились передо мной.

Мне было неприятно носить форму еще и потому, что ко мне могли как к милиционеру обратиться прохожие, желая найти поддержку в борьбе с пьяницами. Это лишало меня возможности прогуливаться в форме с друзьями, в особенности если в пашей компании были девушки.

Числясь на этой должности в милиции, я был назначен в штабе ПВО района командиром отделения химической роты, а вскоре заведующим имуществом этой роты. В химической роте я задержался недолго. С 10 февраля 1932 г. меня перевели на должность заведующего имуществом и учетом штаба ПВО района и вскоре на должность начальника учетно-хозяйственной части штаба района. Уже 25 июня 1932 г., когда мне не было еще и 19-ти, перевели на должность инспектора ПВО района, а 11 ноября – на должность начальника сектора боевой подготовки и начальника химической службы штаба ПВО района. Работал я очень много, участвовал в проверке готовности предприятий района к противовоздушной и противохимической защите на время войны. Мне приходилось проверять готовность к переводу всех больниц во время возможной войны на положение госпиталей для приема не только гражданских лиц, но и военных, а также бани, так как они во время войны должны были стать обмывочными пунктами со стерилизацией одежды. Очень много времени у меня занимала проверка личных противогазов – сначала по их внешнему виду, а затем их владельцев, проходивших через специальные камеры, в которые подавался слезоточивый газ. Эта проверка вызвала у меня не только тревогу, но и возмущение. Были такие совершенно неожиданные явления, когда проверяющие противогазы бойцы химроты докладывали об обнаруженных дефектах. Почти сразу я установил, что владельцы противогазов пропускали через короб ку денатурат для его очистки. Чувствовалось, что противогазовая коробка сделалась тяжелее. Я вытащил вдыхательный клапан и заметил на поверхности его сетки синеву, а кроме того, сохранился запах спирта. Не было сомнения, для чего это делалось, поэтому мы регистрировали каждый случай и доводили до сведения по месту работы или месту жительства. Сам противогаз упаковывали, опечатывали и направляли одновременно с нашим сообщением. Были случаи, когда приходилось их просто списывать.