Олег Смыслов - Власов как «монумент предательству»

«Затем он обратился ко мне: «Теперь, когда я вас ознакомил со здешней обстановкой и нашими надеждами, я хочу задать вопрос. Вы знаете немцев лучше, чем я, скажите — можно ли вообще работать с ними?»

Я отвечал: «Если мы не можем работать с ними, то что должны мы делать? Я — возвращаться обратно во Францию, вы — в лагерь пленных, и оба пассивно созерцать происходящие события? Если же мы хотим влиять на них, мы должны в них участвовать. Какие же к тому возможности? В рядах Красной Армии ни мне, ни вам нет места, пока она не сбросит коммунистическое руководство. В рядах англичан и американцев славословящих Сталина-патриота, нам также нет места, так как наши стремления к свержению Сталина и его власти им не выгодны, и они не дадут нам действовать в этом направлении. Их существование — на карте, а Гитлер — их главный враг. Нравятся или не нравятся нам немцы, но только здесь есть возможность для нас влиять на события, имея в руках оружие».

Мой ответ не удовлетворил Власова. «Хорошо, — сказал он, — тогда я спрошу иначе: что будут делать немцы дальше в отношении русского вопроса? Я вам обрисовал обстановку и сообщил о своих надеждах».

Я начал издалека, сказав, что теряю надежду на изменение немецкой политики, указав, что считаю Гитлера таким же фанатиком, как и Сталина. «Один — фанатик мировой революции, другой — теории расового господства немцев на Востоке. По-видимому, факты жизни не учат фанатиков»… Власов остановил меня.

«Всё это верно, — сказал он, — но как вы представляете себе, что практически будут делать немцы в ближайшее время?»

Я видел, что Власов ждал прямого ответа, без всяких теоретических обиняков.

«Я не верю в скорое изменение немецкой политической линии в отношение русского вопроса, — сказал я. — Немцы будут продолжать свою нынешнюю политику, спекулируя вашим именем. Но их уже два раза Сильно разбили: раз под Москвой, — вы участвовали в этом, — второй раз под Сталинградом. Они будут разбиты ещё и третий и четвёртый раз. Вот тогда можно ждать, что они искренно придут к вам. Но я боюсь, что будет слишком поздно».

Эффекта, произведённого этими словами, я не предвидел. Власов молча высоко поднял кулак и со страшной силой обрушил его на стол, так что подбросило массивный письменный прибор. «Вы первый мне сказали то, о чём я сам ночами думаю», — сказал он, продолжая давить кулаком на стол» {367} 367 Старицкии Н. Первая встреча с Власовым // Доброволец. Август 1954. № 20. .

Позднее, пытаясь объяснить позицию Власова под немцами, Н. Старицкий напишет:

«… безнадёжность положения Германии была Власову достаточно ясна. О том свидетельствует его ответ, перед разговором с Гиммлером, на предупреждение своего ближайшего немецкого советника капитана Штрик-Штрикфельдта, что «уже поздно». Власов тогда ответил последнему: «Не могу уклониться, когда столько людей пошло за мной и я должен идти до конца».

Этот конец не связывался Власовым с концом борьбы Германии. Создание армии должно было объединить разрозненные силы и дать им пережить поражение Германии, чтобы включиться затем на стороне других сил, которые должны были заменить Германию, в борьбе с коммунизмом. К этой цели и стремился Власов в беседе с Гиммлером, не раскрывая свои карты. Завуалированно он раскрыл их в своей речи два месяца спустя, в Праге, при провозглашении своего манифеста: «…Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь со стороны Германии. Эта помощь в данное время — единственная реальная возможность организовать вооружённую борьбу против сталинской клики…» — подчеркнул Власов в своей речи» {368} 368 Старицкии Н. К. истории освободительного движения // Доброволец. Январь 1955. № 25. .

Но ещё более точно, позицию Власова выразил Юрий Финкелыптейн:

«Найдя покровителя в лице Гиммлера, Власов стал терять старых друзей. Его покинул «домашний святой» Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. Не пожелал немецкий офицер, к тому же кадровый разведчик, сотрудничать с СС и Гиммлером. 14 ноября 1944 г. он ещё присутствовал на «пире во время чумы» — торжестве в Праге, когда был обнародован Манифест движения и создан декоративный Комитет освобождения народов России (КОНР) с Власовым во главе. Всей душой сочувствуя военнопленным, А. Солженицын тем не менее назвал этот Манифест «по-прежнему ублюдочным, ибо в нём не разрешалось мыслить Россию вне Германии и вне нацизма». Всё в Праге было под стать этому «ублюдочному Манифесту» и завершилось грандиозной пьянкой. Пили по-чёрному. Впрочем, так пили уже не первый год.