Кассия Сен-Клер - Тайная жизнь цвета

Определения оттенка — «телесный» или «обнаженной кожи» наряду с менее распространенными «цвета загара» или «нагой» — предполагают цвет кожи представителя белой расы и поэтому сомнительны. Несмотря на то что телесный совершенно выбивается из основных трендов рынка мировой моды, он — при всей своей косности — на удивление живуч. Без «телесных шпилек» не обходится ни один гардероб, телесная (бесцветная) помада-«невидимка» ежедневно ложится на миллионы губ. И при описании одежды этот термин доминирует, несмотря на обилие альтернатив: песочный, цвет шампанского, бисквитный, персиковый и бежевый ( см. здесь).

Первую популярность этому цвету принесло женское нижнее белье — корсеты, пояса-корсеты, колготки и бюстгальтеры — в 20–30-е годы XX века. Вскоре естественная ассоциация между обнаженным телом и этим шелковистым исподним придала цвету эротические коннотации. Дизайнеры обращались к нему снова и снова, особенно в 90-х и в самом начале XXI века, когда набирал силу тренд «нижнее белье как верхняя одежда» [242].

Идея, лежавшая в основе такой расцветки нижнего белья, вероятно, заключалась в том, чтобы оно как можно меньше просвечивало сквозь прозрачные, воздушные ткани. Разумеется, как и сегодня, тогда оно полностью совпадало по цвету с натуральной кожей лишь немногих избранных — даже среди белых женщин.

Человек, который понимает это лучше многих, — бразильский фотограф Ангелика Дасс. С 2012 года она составляет «хроматическую опись» тонов человеческой кожи. Продолжающийся проект Humanæ сейчас объединяет более 2500 портретов людей со всех уголков мира. На каждом портрете изображен человек — видны только верхняя часть торса. Все люди сняты в одном и том же чистом и ярком освещении. Особенными эти портреты делает фон — полностью совпадающий с цветом лица натурщика или натурщицы (Ангелика берет цветовой образец с лица модели). Каждому портрету придается буквенно-цифровой код соответствующего оттенка в цветовой модели Пантон. Цвет кожи самой Ангелики Pantone 7552С [243]. Самое мощное воздействие эти портреты оказывают, когда они собраны вместе — сразу становится ясно, насколько клише вроде «белый» и «черный» на деле безосновательны и пусты. Вариации цветов кожи настолько разнообразны, что это не может оставить равнодушным никого.

Можно утверждать, что «телесный» в качестве цветового эпитета достаточно нейтрален по отношению к любому реальному цвету кожи и поэтому безобиден. Но дело не в цвете как таковом и даже не в слове, но в этноцентризме, расовом чванстве, скрывающемся за этим словом. «Те из нас, чей цвет кожи темнее „телесного“, — писала мисс Стюарт в 2010 году, — поняли, насколько этот цвет дискриминирует: от пластырей „телесного цвета“ до колготок и лифчиков; и так продолжалось годами». Конечно, кое-какие перемены к лучшему есть — все меньше косметических компаний притворяются, что единственный бледно-песочный оттенок тонального крема «подходит коже любого цвета», а в 2013 году Кристиан Лубутен выпустил линейку туфель в пяти разных «телесных» тонах — от бледного до темного [244]. Мы все знаем, что слово «телесный» может применяться к целому спектру цветов, а не единственному оттенку; пора бы уже миру вокруг нас тоже это понять.

Розовый — для девочек, голубой — для мальчиков; свидетельств тому — множество. В рамках «Проекта в розовом и синем», затеянного в 2005 году, корейский фотограф Юн Джонми снимает детей в окружении их вещей. Все девочки сидят, как потерянные, на одинаковых стереотипных розовых стульчиках.

Удивительно, но это разделение «девочки — в розовом, мальчики — в синем» оформилось только в середине XX века. Всего каких-то пару-тройку поколений назад ситуация была совершенно другой. В статье о детской одежде, опубликованной в New York Times в 1893 году, говорилось о таком правиле: «мальчику всегда давать розовое, а девочке — синее». Ни автор статьи, ни продавщица из магазина, которую она интервьюировала, не знали, почему так, но автор отважилась на ироничную догадку: «Жизненные перспективы мальчиков настолько радужнее, чем у девочек, — писала она, — что девочку может заставить загрустить одна только мысль о том, что всю дальнейшую жизнь ей предстоит провести женщиной» [245] [246]. В 1918 году отраслевой журнал подтвердил, что это «общепринятое правило», поскольку розовый — «более решительный и сильный цвет», а синий — «более деликатный и утонченный» [247]. Вероятно, это объяснение близко к правде. В конце концов, розовый — это всего лишь бледный красный, который в эпоху солдат в красных мундирах [248]и кардиналов в красных робах был самым маскулинным цветом, а синий был традиционным цветом Богоматери. До начала же XX века сама идея о том, что дети разных полов должны носить одежду разных цветов, была странноватой. Смертность и рождаемость были столь высоки, что всех детей до двух лет одевали в легко отстирывающиеся белые льняные платья.