Теория прекрасного была основательно разработана и во многом обновлена в Германии на рубеже XVIII-XIX вв. Проблема соотнесенности прекрасного с содержанием и формой предмета приобрела особую остроту. Выявились две тенденции ее разрешения. Гегель, следуя традиции древней и средневековой эстетики, утверждал, что "красота и истина" - это "одно и то же", что прекрасное - это "чувственная видимость идеи", т. е. некой духовной сущности: "чувственное наличие бытия" здесь "проникнуто духовным"2. Кант еще за несколько десятилетий до Гегеля рассуждал иначе. По его представлениям, красота "придается" предмету исключительно его формой. Она являет собой "согласованность многообразия в едином". Чтобы быть воспринятым в качестве прекрасного, предмету не нужны ни привлекательность, ни трогательность, ни совершенство, но необходимы строгая формальная упорядоченность, внешние пропорции, симметрия. Как об образцах чистой, свободной красоты философ говорил о цветах, птицах, моллюсках. Красота людей (здесь главный кантовский тезис обосновать было бы труднее) упоминается вскользь - как "сопутствующая"3. Впоследствии учения Гегеля и Канта о прекрасном называли эстетикой содержания и эстетикой формы. На протяжении многих веков прекрасное мыслилось как центральная и даже единственная собственно эстетическая категория. Но в середине XVIII столетия философы и специалисты в области искусства ни к мысли, что сфера эстетически значимого шире области красоты как таковой. (19)
3. ВОЗВЫШЕННОЕ. ДИОНИСИЙСКОЕ
Во времена античности и средневековья возвышенное осознавалось лишь как свойство стиля. У истоков этой традиции - трактат псевдо-Лонгина "О возвышенном" (I в. н. э.). Во второй половине XVIII столетия оно обрело статус эстетической категории и было расценено как равноправное прекрасному. Возвышенное трактуется Э. Берком и вслед за ним И. Кантом как явленность могущества и величия: силы, масштабности, безмерности. В отличие от прекрасного оно связано с хаотичностью, стихийностью, беспорядком, которые вызывают не умиротворяющее созерцание, а душевное потрясение, будят энергию воображения, несообразную разуму. Возвышенное, утверждает Кант, способно устрашать, главное же - оно "возбуждает наши силы", взывает к ним. Как возвышенные философ рассматривает не явления человеческой реальности, а природные стихии. Угрожающие скалы, грозовые тучи, вулканы, ураганы, разбушевавшийся океан, грандиозные водопады, пишет он, "мы охотно называем возвышенными, потому что они возвышают наши душевные силы над их обычным средним уровнем и позволяют нам обнаруживать в себе совершенно новую способность к сопротивлению, которая порождает в нас мужество , померяться силами с кажущимся всевластием природы"4. Возвышенное, как его понимал Кант, широко запечатлевалось в искусстве и литературе разных стран и эпох. Вспомним шекспировские бури (в пьесе того же названия или "Короле Лире"), пейзажи в лермонтовской поэме "Мцыри" или толстовских "Казаках" (Оленина поражает грандиозность кавказских гор и приводит в восторг "дикая, до безобразия богатая растительность" в бескрайних лесах).
Дополняя Канта, Ф. Шиллер в специальной работе говорит о возвышенном в собственно человеческом мире и связывает его с героическим бесстрашием: "Велик тот, кто побеждает страшное; возвышен тот, кто даже будучи побежден, не знает страха"1.
Возвышенному в немалой мере родственно (хотя и отлично от него) дионисийство, ставшее в XX в. весьма существенной эстетической категорией благодаря Ф. Ницше, автору трактата "Рождение трагедии из духа музыки" (1872). Прекрасное в его традиционном понимании философ охарактеризовал как аполлоническое начало, наиболее ярко представленное в античной скульптуре и эпосе. Здесь царят чувство меры, мудрый покой, свобода от безудержных порывов и страстей. Но природа человека имеет также другую и, на взгляд Ницше, более существенную сторону. Это - дионисийство как средоточие глубин (20) бытия (аполлоновское же начало, по мысли философа, составляет лишь Скрывало стихий, область безвольных созерцаний, предмет которых - иллюзия и обман). Дионисийство являет собой сферу праздничного опьянения (Дионис-Вакх был богом виноделия), чарующих сновидений и грез, безудержных страстей, душевно-телесных порывов и даже безумия. Будучи "взмахом крыльев тоскующей души", оно наиболее полно и ярко воплощается в музыке, которая понималась философом как совокупность экстатических звуков в духе Вагнера, а скажем, не классичного Моцарта2. В поздних трудах Ницше дионисийская эстетика предстала как достояние "сверхчеловека", одержимого волей к власти. "Красота там, где я должен хотеть всею волею", - заявляет герой поэмы "Так говорил Заратустра" и называет "созерцание" (опорное понятие предшествующих эстетических теорий) "скопическим косоглазием", в котором видит черту своих недругов3. Под созерцанием философ разумеет спокойно-безмятежное восприятие всего, что отмечено мерой и упорядоченностью.
Читать дальше