В Хализев - Теория литературы

Во-вторых, в произведениях стилизационного и пародийного характера, которые были весьма влиятельны в первые десятилетия нашего века, внимание писателей сосредоточивается на предшествовавших словесно-художественных формах. По словам А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова, здесь имеют место "внутрилитературные" темы, реализующиеся в качестве "игры <...> на конструкциях и формулах". Предметом постижения и воссоздания при этом становятся "инструменты художественного творчества, каковы поэтический язык, сюжетные конструкции, традиционные формулы"1.

В составе литературного процесса темы внутрихудожественные весьма существенны, но это все-таки частность. Центр и доминанту тематики искусства составляет внехудожественная реальность. Художественное творчество в его высоких образах, как правило, не замыкается на самом себе. (51)

Обозначенные нами аспекты художественной тематики не изолированы друг от друга. Они активно взаимодействуют и способны составлять некие нерасторжимые "сплавы", что особенно характерно для литературы близких нам эпох. Таков пушкинский "Евгений Онегин", являющий собою и многоплановую картину современности ("энциклопедия русской жизни", по Белинскому), и средоточие фольклорных и мифопоэтических начал, чему посвящены серьезные современные работы, и душевное самораскрытие поэта, своего рода авторскую исповедь.

Уместно вспомнить и тематически разнородный роман М.А. Булгакова "Мастери Маргарита", в котором сопрягаются удаленные одна от другой эпохи, говорится о непреходящем, вечном и при том ясно ощутимо автобиографическое, авторское, личностное начало, глубоко трагическое. "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший" (начало 32-й главы романа). Вряд ли кто-нибудь усомнится, что эти горестные строки - не только о Мастере, герое писателя, но и (главное!) о самом Михаиле Афанасьевиче Булгакове.

Тематика с ее различными гранями воплощается в произведениях или открыто, впрямую, программно, эксплицитно (как, например, конкретика русской крестьянской жизни XIX в. в поэзии Н.А. Некрасова), или опосредованно, косвенно, "подтекстово" (имплицитно), порой независимо от творческой воли автора. Подобного рода темы А.К. Жолковский и Ю.К. Щеглов назвали "неуловимыми", противопоставив их декларируемым темам2. Именно таковы мифопоэтические начала многих произведений русской классической литературы XIX в., например тема противостояния хаоса и космоса у Ф.М, Достоевского. Или другой пример: читателями лишь угадывается конкретика русской усадебной жизни в стихотворениях А.А Фета, на первом плане которых - бытийные универсалии, постижение мира как красоты.

Поэты нередко предпочитают открыто и прямо воплощаемым темам всяческие недосказанности. Так, Э. По утверждал, что искусству требуется "известная доза намека", что "придает произведению <...> богатство": "чрезмерные прояснения намеков, выведение темы на поверхность" превращает поэзию в "плоскую прозу"3.

Суммируя сказанное, отметим, что важнейшую, неизменно доми(52)нирующую "сверхтему" искусства и литературы составляет человек в различных его ипостасях. Здесь и его универсальные (антропологические) свойства, и черты, сформировавшиеся культурной традицией и окружающей средой, и неповторимо индивидуальные начала. Постигая "человеческую реальность", искусство настойчиво и упорно избегает абстракций, составляющих язык науки и философии, и неизменно запечатлевает эстетическую явленность бытия.

***

Познавательные начала искусства в XX в. стали предметом серьезных расхождений и споров. В концепциях, ориентированных на опыт авангардизма, широко бытует взгляд, полемически противопоставленный теории подражания, и позднейшим суждениям об искусстве как освоении бытия. Утверждается, что художниками (в том числе и писателями) все создается и ничего не берется из действительности. При этом понятие "тема" оказывается не в чести.

Скепсисом по отношению к тематическому "фундаменту" поэтических произведений отмечены работы участников формальной школы. "Любовь, дружба, скорбь по утраченной молодости,- характеризовал Ю.Н. Тынянов литературу сентиментализма,-все эти темы возникли в процессе работы как скрепа своеобразных принципов конструкции, как оправдание камерного стиля карамзинизма и как "комнатный" отпор высоким грандиозным темам старших". Далее говорится о подстерегающей художника слова опасности оказаться пленником собственных тем: "В поэзии верность своим темам не вознаграждается". Тынянов полагает, что А.А. Ахматова оказалась "в плену собственных тем". "Но любопытно,-пишет он,-что когда Ахматова начинала, она была нова и ценна не своими темами, а несмотря на свои темы <...> тема была интересна не сама по себе, она жива каким-то своим интонационным углом, каким-то новым углом стиха, под которым она была дана"1. Эти суждения, смелые и оригинанальные, заслуживают самого пристального внимания. Они звучат как своего рода предостережение от "тематического монотона" поэтического творчества и от игнорирования формальной, композиционно-стилистической стороны литературы. Вместе с тем низведение темы до "скрепы" художественной конструкции и тем более до способа реализации "стилистического задания" спорно и, на наш взгляд, односторонне. Тематика (если этот термин освободить от схематизирующей узости, от навязчивого социологизма, а также от абсолютизации мифопоэтического подтекста) составляет неотъемлемое и при этом фундаментальное начало художественных произведений.(53)