Журнал: Давай-давай №1 1990

Вне всякого сомнения, Антон Павлович был бы весьма шокирован подобными средствами борьбы с персональным внутренним врагом. Но каждому времени свои формы и методы единоборства демоническим альтер эго, агрессивным, тупым и равнодушным чудовищем. Ведь если и предположить, что добро должно быть с кулаками, то кулак должен быть направлен преимущественно внутрь себя как отрезвляюще-воспитательное средство.

Эх, политически незрелый народ, эти рокеры. Подучить бы их, вот хотя бы в Высшей партийной школе! Например, Костя Кинчев вполне достоин. По слухам, в 1988 году сидел в кутузке напротив камеры, куда во времена оны царская охранка заточила В.И.Ленина. Вот они — наши университеты! А пока, недоученные, рубитесь — давайте лучше про портвейн, чем про политику. А если про политику, то без террора. Ведь пока наш нонконформизм — это, как говаривал старина Литл Ричард, — А-ВОП-БОП-А-ЛУ-БОП-ВОП-БЭМ-БУМ!

P.S. А лично мне «гребенщиковские «козлы» как-то роднее и ближе. То ли потому что ни Вышинский, ни Кокосов этот термин не употребляли, согласитесь, это слово странно бы звучало в устах государственного деятеля. То ли потому, что более точно определяет объект — «фашист» слишком круто, а вот «козлы» — в самый раз. Ведь и в самом деле — КОЗЛЫ!

Эта статья написана около года назад, и что-то в рок-мире уже изменилось. ТЕЛЕВИЗОР, например, подготовил новую программу. Про любовь, говорят. Но ряд идей, высказанных в этой статье, продолжают оставаться актуальными. Поэтому мы и предлагаем ее вниманию читателей.

ИРИНА ПЕРЕТЫРКИНА

«И чего это надо все время что-то кому-то объяснить? — говаривал Костя Кондитеров, склоняясь над чистым листом бумаги, собираясь запустить очередной «пасквиль» в «большую» прессу. И я о том же. Ведь и так все ясно. Мяса не кушать — можете не есть — это можно. Вина не пить — тем паче. В комсомол не вступать — и то дозволено. А вот, извините, в туалет по-большому не сходить — худо будет. Бродить, гнить начнете. Сходил — очистился. Это, как любовь. Аналогия прямая. Мало сходил — маленькая любовь, лживенькая, по расчету. В самый неподходящий момент прихватит — ерзаешь, печалишься; недоходил, мол, недолюбил. Побольше оставишь после себя — вроде, и приятно, спокойно, а крылья не растут, порхать не получается. Другое дело — вывалил все без остатка: свободен, добр, счастлив. Это — Вселенская любовь. Ну, не пугайтесь, не отворачивайтесь. Панки мы или не панки? Будет очень плохо — кричите сильнее, помогает. Но не отворачивайтесь, прошу вас. Хоть один раз в жизни! Итак:

…Охнув от сильного удара, дверь привалилась к стене, едва удержавшись на петлях. В кабинет директора ДК ИАЭ вошли двое. Первый, стройный, осанистый человек, шагал широко и уверенно. При этом длинные черные волосы его, наподобие крыльев взлетали и мягко опускались на плечи. Второй, тоже длинноволосый, очень худой, изогнутый, как фонарный столб, под тяжестью головы, свисавшей с тонкой шеи, двигался осторожно, как бы намечая руками-плетьми траекторию в пространстве. «Жан», — коротко представился первый, кивнув телевизору в углу кабинета. «Андрей», — промямлил второй, пожав руку первому встречному. «Это мои», — закрутил эпизод маляр Мартынов, один из собравшихся здесь для обсуждения предстоящего «бездника» Молодежного Центра. Внезапное появление незнакомцев заметно оживило компанию, заседавшую битых два часа. Каждому нашлось дело «по душе». Кто-то пошел аппаратуру починять, коммутировать, кто-то картинки рисовать, а кое-кто отправился домой спать, наказав оставшимся доверенным лицам присматривать за «этими волосатиками» как бы чего не «потырили». Собственно говоря, тырить было нечего: «овердрайвы» в коридорах ДК не валялись, но нищему рокеру и любой «джек-джек» приятен. Тем не менее и в эту ночь и на следующий день омут оставался тихим. А вечером случилось такое…

…Только что выступили веснушчатые брейкеры, должны были выйти кудрявые акробаты, но что-то не сладилось с ковром, в программе образовалась дырка. С каждой секундой она увеличивалась, по залу пронесся неодобрительный гул. Под шумок на сцену выбралась парочка: уже знакомый читателю черногривый Жан-Drums и толстый кудрявый полуголый парень (это талантливейший и добрейший Анч-vocal). Расхристанный Анч пел в микрофоны что-то «анальное», а прямой и спокойный, как монах, Жан отстукивал дьявольский ритм, пронзая пространство взглядом черных бездонных глаз. «Концерт» длился минуты три, и еще тридцать секунд все находились в странном оцепенении, что позволило новоявленным артистам с достоинством ретироваться на исходные места. Хотя Анч уверял потом, что это был всего лишь Кортасар Хулио, но тень большой величины не заслонила доброе начинание бибиревских панков. Нет, их не «повинтили», но запомнили. Через неделю случай массового гипноза разбирался на совете МЦ. Конечно же, обозвали «хулиганской выходкой», председатель музыкального клуба переживал за авторитет… и т. п. Короче говоря, «запятнали», отличились.