Вера Лукницкая - Перед тобой земля

Вкратце следующее: квартир в Ташкенте нет. Живут в лавках, живут под навесами, живут под открытым небом, живут в ямах - где только не живут! Тысячи, миллионы людей...

Продовольствие сравнительно дешево, но нет денег. Ни одно казенное учреждение не выплачивает месяцами жалованья. Жить буквально нечем, т. к. вещей на базаре никто не покупает, ибо их хотят продать все.

В вагонах жить нельзя, через три, четыре дня всем предлагают в 24-часовой срок освободить вагоны.

Свирепствует брюшной тиф, малярия и пр. Против нашего вагона лежат на земле овшивевшие больные. Запах испражнений настолько силен, что нельзя открывать окна.

Не хочется употреблять таких суровых слов, как "ужас", "критическое положение" и т.п., которые слишком избиты для того, чтобы дать понятие о жизни в Ташкенте.

Но надо искать слова, надо их искать, потому что опять-таки все обычные слишком избиты и потому, что я еще не научился выражать свои мысли именно так, как хочу. Слишком они неясны, слишком мгновенны и в то же время бесконечны. Ну, я не знаю, как это определить. Да, впрочем, определять и не нужно. Сам я всегда пойму свое состояние, когда буду перечитывать дневник, а чужой глаз, я думаю, в него не заглянет, а если случайно, против моего желания, и заглянет, так я буду очень рад, что он не все поймет...

По приезде в Ташкент, буквально на следующий день, еще даже не представляя, где он будет жить, Лукницкий подал заявление на факультет общественных наук Ташкентского университета1 и пошел сдавать экзамены на общих основаниях, хотя по рабочей путевке он имел право на льготы. Поступил.

Здесь фактически начались пробы литературной деятельности будущего писателя. Он познакомился и сразу на всю жизнь подружился с Б. Лавреневым, который тоже учился в университете, но на старшем курсе. Борис Андреевич сотрудничал в журнале "Искусство и театр" и, видя тягу к творческой работе, привлек к сотрудничеству в журнале своего нового юного друга - Павла Лукницкого. Так Лукницкий стал членом первой в Средней Азии советской литературной организации "Арахус", в создании которой он принимал участие вместе с Б. Лавреневым и С. Кашеваровым, в будущем - спецкором по борьбе с басмачеством.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

8.11.1921

...Поместился, наконец, в коридоре. Коридор смежный с квартирой. В конце большое окно. Я отделил часть коридора двумя старыми шкафами и образовал комнату. Одно плохо. Если жилец, который еще не приехал, будет протестовать - придется вышибаться...

12.11.1921

...Вечером был в университете. Читались лекции о Достоевском, читались 4 часа. Лекторы говорили хорошо. Недалеко от меня сидела одна слушательница - красивая брюнетка с тонкими чертами лица. Решил познакомиться. Очень вежливо спросил, не знает ли она о существовании здесь литературных кружков. Мне повезло. Оказалось, что она организовала один и очень обрадовалась, что я интересуюсь литературой. После небольшого разговора и посоветовавшись с остальными членами, предложила мне вступить в этот кружок. Я, конечно, с радостью согласился...

18.11.1921

...15 минут моей сегодняшней жизни были хороши. Я носился в облаках, в буквальном смысле этих слов. Я поднимался на аэроплане, и мало того потерпел аварию и едва не сломал себе черепа.

Дело в том, что сегодня Авиаштаб устраивал публичные полеты. 10 минут стоят 150 000 рублей. У меня в кармане был аванс, и, попав на аэродром без желанья летать, я все же полетел, когда организатор спросил публику, кто же летит, и ответом ему было молчание. Я решил показать пример. Напялил на себя шлем. Подъем "Моран-Парадолья" был плавным, но сегодня очень сильный ветер, и вверху нас трепало очень и очень изрядно. Да, на вопрос авиатора: "Как вы желаете летать - над горами или делать всякие трюки?" - я ответил, что желаю делать трюки. Первый момент я не мог дышать от сильного ветра. Потом свыкся и дышал без особенных затруднений. Странно, что волнения у меня не было ни капли. Наоборот, я был так безмятежно спокоен, как редко бываю на земле. Эти не 10, а фактически 15 минут мне казались очень долгими, но сладко приятными. Когда мы опускались на землю, с большим креном из-за порыва ветра, машина от сильного удара встала на пропеллер, хвостом к небесам. Я лбом разбил стекло, которое служило защитой от ветра, и еле-еле, только благодаря ремню, удержался в сиденье. Но повис почти вниз головой. Без больших затруднений вылез оттуда и спрыгнул на землю. Аэроплан удержался в этом положении только потому, что пропеллер случайно встал поперек крыльев. Если б он стал вдоль крыльев, то ничто бы не удержало аппарат, он перевернулся бы вверх колесами. Тогда мне было бы плохо, т. к. единственная выдающаяся часть вверху - моя голова - была бы неминуемо раздавлена. Я сохранил полное присутствие духа и некоторое возбуждение проявилось только минут через 20, когда я уже был на местах для зрителей. Впрочем, оно было совершенно незаметно.