Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. т. I

Может быть, народ испытывал известную долю разочарования после неистовых реформ еретика-фараона Эхнатона, которые, по существу, ничего не принесли простому люду…

Молодой Тутанхамон и начало его царствования, его доброта рождали какие-то иллюзии, какие-то надежды на лучшую жизнь.

Правда, разочарование пришло довольно скоро, ибо народ увидел вновь привычные им фигуры старых вельмож, фиванских жрецов Амона и пришедшую вместе с ними реакцию. Я еще и еще раз обходил экспозицию большого зала. Я дышал воздухом Древнего Египта, и душа моя была переполнена благодарностью к художникам, которые открывают нам двери в прекрасное. Трудно было поверить, что все эти сияющие, подобно маленьким звездам, изображения, по существу, были погребены во мраке небытия и только чудо вернуло их людям. Чудо разума и упорства человека!

Ушебти — магическая фигурка.

Мои размышления прервал шум.

И вновь я увидел ребят из киногруппы, перетаскивающих аппаратуру, софиты, тянущих электропроводку.

И снова лучи юпитеров вершили чудеса, и снова я увидел главную сердцевину искусства Древнего Египта — внутреннее движение, сокрытое под маской внешней скованности… И если услышать музыку творений Древнего Египта мне помогла… тишина, то экспрессию формы древних мастеров мне снова помог понять… свет нашего века — электричество…

Вот оператор попросил навести луч юпитера на маленькую композицию «Тутанхамон на ладье», на которой изображен фараон в короне Нижнего Египта, плывущий в лодке…

В руках у юноши гарпун и свернутая, как лассо, веревка…

Поток яркого света заставил ожить статуэтку.

Ассистенты приложили синюю прозрачную пленку к софиту, и голубой-голубой свет свершил еще одно чудо. Белый щит, подставленный как фон, вдруг превратился в… небо, черное дерево постамента стало в свете юпитера сине-фиолетовой водой реки.

Ладья поплыла. Упали глубокие тени. Вздрогнул гарпун в сильной руке, раскрутилось черное лассо.

Я увидел начало боя фараона с чудовищем. В древних папирусах не раз описывалось это сражение Добра и Зла.

Вот отрывок из этого мифа:

«И вот они предстали на своих судах перед Эннеадой. Тут лодка Сета погрузилась в воду. Сет превратился в гиппопотама и вознамерился потопить лодку Гора. Но тогда Гор взял гарпун и метнул его в божественного Сета…»

Тутанхамон, он же мифический герой, видит перед собою чудовищный оскал сына Зла. Но его не пугает страшилище. На его лице блуждает улыбка. Он уверен в победе Добра. Он сделал шаг навстречу Сету, и сейчас прозвенит острый гарпун, и через миг враг будет поражен.

Голова принцессы из Амарны.

Ослепительный свет превратил и зеленое сукно стола в воды Нила. Водная рябь мерцала в потоке лучей юпитера. Я подошел ближе. С какой-то изумительной экспрессией выточены были все детали скульптуры.

Ювелирная, чеканная форма головы, изящные сильные кисти рук, точеные длинные ноги юноши, обутые в простые сандалии. Я видел, как под загорелой кожей молодого бойца играют мышцы, как радостно ликует победоносная плоть. Эта фигура была поистине шедевром скульптуры, предвосхитившей своей динамикой лучшие творения Родена и Бурделя.

В чем секрет убедительности воплощения легенды в такой совершенной форме, абсолютно реалистичной и жизненной?

Мне думается, что прежде всего в простодушной вере неизвестного ныне мастера в истинность мифа, в его личной убежденности в конечной победе добра над злом.

В этой цельности духовного мира художника — одна из основных тайн создания высочайших творений искусства, вера, не оставляющая места для скепсиса и цинизма. Чистота и искренность всех помыслов художника рождали адекватную по силе и убедительности форму.

Долго-долго я бродил еще по залам экспозиции. Перед моими глазами таинственно светился алебастр, расцветая неведомыми цветами в виде изумительных чаш. Я изучал поражающе филигранные рельефы золотого наоса, похожего на миниатюрный египетский храм. На этих чеканных изображениях мы вновь увидели юную влюбленную пару, забывшую, что они цари. Ласкавшую друг друга. Нежную и трогательную. Я еще и еще раз подходил к магическому изображению Тутанхамона из полупрозрачного камня и не мог оторвать взора от широкр раскрытых, бесконечно грустных глаз молодого владыки.