Ларс Триер - Ларс фон Триер. Интервью - Беседы со Стигом Бьоркманом

Я как-то об этом не думал в связи с фильмом Уэллса, хотя и знаю, что у него в небольших ролях часто появляются такие «приглашенные звезды».

Мне кажется, сходство между фильмами есть и в выборе обстановки. Действие обоих происходит в безлюдной ночной стране, на границе между сном и реальностью, вернее, между кошмарным сном и реальностью.

Несложно найти точки пересечения, особенно в последней сцене, где лучший друг лейтенанта Куинлана (которого играет Уэллс) прячет диктофон, затем провоцирует его признаться в двойной игре и записывает это признание на пленку.

Да, верно. Все это напоминает сцены у запруды, которые у меня в конце фильма. Эта запруда расположена неподалеку отсюда, а в последнее время я начал плавать там на каяке. Так что я частенько проплываю мимо этой запруды — совершенно непостижимое место. Мне кажется, что в «Преступном элементе» она выглядит очень красиво и эффектно. В ней что-то почти мифологическое. Ты прав, я сейчас понимаю, что между моим фильмом и «Мистером Аркадиным» есть некоторые параллели. Если это так, то здорово, мне это очень приятно.

А ты помнишь, почему выбрал Яноса Херско и Астрид Хеннинг-Иенсен для съемок в «Преступном элементе»?

Мы ездили по обмену в Стокгольмский институт драматургии, где показывали нашу экзаменационную работу — «Картины освобождения». Помню, что после показа у студентов был только один вопрос: зачем? Я стал говорить об «искусстве ради искусства», что в тот период было крайне непопулярно. Тогда и произошла моя встреча с Яносом. Я всегда питал особую любовь к экзотическим личностям, а он именно такой и есть. Поэтому он попал в «Преступный элемент», а потом и в «Европу». Астрид я близко не знал, но она выступала в качестве приглашенного лектора в киноинституте, и мне ее лицо показалось потрясающе выразительным. За всеми отметинами жизненного опыта по-прежнему угадывались черты маленькой девочки.

В сцене, где Янос Херско играет патологоанатома, его персонаж говорит: «Это очень красивый труп. Труп безличен, но интересует ученого». Можно сказать, что в этом фильме ты выступаешь как ученый, который исследует чувства и состояния души.

Да, я чувствую себя исследователем, это точно. У меня есть ощущение, что я веду себя как ученый, исследующий фильмы.

Но можно ли сказать, что ты отличаешься от других ученых тем, что в большей степени отдаешь себе отчет о результатах? Исследователи в других областях, наверное, менее уверены в своей цели, в том, к чему ведут их изыскания ?

Думаю, ученый тоже не кидается в эксперименты, не представляя себе заранее, к чему они могут привести. Если человек изучает звездное небо, он исходит из того, что может найти новые звезды или планеты. Е1а-учные исследования часто сводятся к тому, чтобы доказать или опровергнуть какую-либо теорию. Для меня все то же самое. Я позволяю своей фантазии и увлеченности вести меня вперед, но у меня, разумеется, есть при этом своя теория о том, как будет выглядеть конечный результат.

Нет-нет, понятно, что координаты заданы, даже если позволяешь себе отклонение от курса. Однако бывало у тебя, чтобы, несмотря на все это, результаты тебя ошарашивали? Например, когда ты делал «Королевство», в котором появился принципиально новый стиль и совершенно новый для тебя способ работы?

Да, больше всего меня поразило, насколько оживляет фильм смена техники.

Другой главный герой фильма, Крамер, говорит: «Это иногда помогает изучать географию преступления». Расскажи, пожалуйста, как ты выстраивал географию филь-

ма. Архитектору Петеру Хёймарку удалось, на мой взгляд, найти и создать очень выразительную обстановку.

Не могу сказать, чтобы мы с ним особо тесно сотрудничали. Он человек очень темпераментный и частенько выходил из себя. Работа над фильмом далась ему довольно тяжело. Наверное, ему показалось, что приходится подчиняться чужим указаниям, а это нелегко. Взять, к примеру, сцену, где нужна была яма для животных, умерших от ящура, — труп должен был лежать под кучей мертвых животных. Для съемок этой сцены я заказал тридцать животных. А когда приехал на съемочную площадку, то увидел двух лошадей, трех свиней и корову, которая показывала мне язык. Я сказал, что так не пойдет, нам нужно тридцать животных. А Петер ответил мне на это, что денег не хватило, потому что фильм и так уже вышел за рамки бюджета. Это была одна из самых трудных сцен в фильме — с длинным наездом камеры с вертолета и участием водолазов. Так что я собирался прервать съемки, поскольку не было необходимых условий для этой сцены. В конце концов нам пришлось разрубить животных надвое, чтобы выглядело так, будто их гораздо больше. Я очень хорошо помню эту ночную сцену, потому что на съемки у нас была только одна ночь. Вертолет мог летать только до захода солнца, и пилот сидел и все время показывал на свои наручные часы, пока мы остервенело пытались подготовить все для съемок. Осветительные ракеты, которые должны были освещать место действия, не прибыли, и я помню, как ответственный за них прибежал в последнюю минуту, как раз перед заходом солнца, и установил их. Так что у нас осталось времени всего на один дубль, но нам удалось уговорить пилота еще на один раз. В результате получилось очень красиво.