Ольга Флоренская - Психология бытового шрифта

За эту работу X берется обычно по двум причинам:

1. душевный порыв

2. суровая необходимость.

В первом случае X бросается «к перу» под влиянием сильных эмоций, вызванных ликованием, похотью, гневом, скорбью, альтруизмом или скукой жизни. Эти надписи носят восклицательный, порой отвлеченно-философский характер, и в них часто употребляется ненормативная лексика. Мощные заявления типа

ЛЕНА + ВАСЯ =ЛЮБОВЬ

УМИРАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ

ЦОЙ-ЖИВ!

ВСЕ БАБЫ-БЛЯДИ,

а также бессмертное слово из трех букв, имеющее универсальное значение, чаще всего написаны девственным шрифтом (илл. 51–54).

Творческий зуд нападает на X, не считаясь с обстановкой, возрастом и образовательным цензом и почти всегда при полном отсутствии сносных пишущих средств. Кирпич — асфальт, кровь — рубашка, мел — забор. Сопротивление материала диктует пишущей руке и делает невозможным любое украшательство. Р при этом выглядит как , у линия четырежды выскочит за пределы буквы, а Ш, того и гляди, приобретет лишнюю вертикаль. Наш X не знает законов построения шрифта, не подозревает о пропорциях букв, — например, горизонтальная палочка у Е, Н, и А может перемещаться выше-ниже на протяжении одной фразы, а в одном слове нередко можно встретить несколько разновидностей одной и той же буквы [8] Особенно много вариантов у каверзных раскоряк: умный графологический справочник приводит по крайней мере 48 способов написания заглавных Ч, 56 — Ц, 54 — У, а прописных «многоножек» Т — аж 90! (илл. 18).

Во втором случае, когда X действует по приказу начальства или в собственных корыстных интересах, на свет появляются разного рода объявления, предупреждения, разъяснения, таблички и ценники с краткой и конкретной информацией. Это, так сказать, бюрократический раздел БШ. Обычно в этом случае у автора есть время на размышление, необходимый минимум удобств и, возможно, некоторое чувство ответственности, что заставляет его использовать наряду с девственным и лукавый шрифт (илл. 15–23, 46–49).

То, как X обращается с азбукой, напоминает ситуацию, когда наглый от робости простолюдин решительно тащит в кусты неприступную барышню. Плод произошедшего насилия неказист в отца, но крепко стоит на кривых ножках. Мать относится к ребенку с брезгливостью, и тот бегает где попало: нож — дерево, гвоздь — пластмасса, монета-краска (да еще и троллейбус трясет). Список материалов неограничен: запотевшее стекло — палец, смола-скала, белые камушки — железнодорожная насыпь, топор — жесть, говно — штукатурка [9] Ленинградская группа «Новые художники» в середине 80-х разработала ряд оригинальных способов нанесения изображения на плоскость. Упомяну два из них: трусы — латекс и поролон — процарапка. . Чем сложнее задача, тем чище результат. Иная надпись где-нибудь на уровне пятого этажа, по расчетам моим, могла быть сделанной лишь смельчаком, повисшим вниз головой из окна шестого.

В курортном городке Горячий Ключ есть местная достопримечательность — ущелье, где пара небольших ноздреватых скал издавна подвергается интенсивному шрифтовому насилию со стороны посетителей минеральных источников. Нижний ярус составляют надписи почтенные, монументальные. Затейливо резанные для господ за долю малую проворным сторожем-татарином, они напоминают мусульманские надгробные плиты. Неимущие энтузиасты поднялись выше и самостоятельно, Бог знает чем, выдолбили там свои имена, с которых опали при этом — ионическая крыша , витиеватый профиль и прочие мучительные излишества. Нашим современникам достались лишь труднодоступные вершины, откуда они сообщили кратко свои инициалы и дату подвига при помощи зеленой и белой масляной краски. Так совместились в Горячем Ключе пространство и время.

Надо сказать, что русский человек мало изменился за последние двести лет. На загаженной фреске в прекрасном грузинском Греми ножик безвестного гусара, современника Лермонтова, оставил следы, чудесным образом схожие с творением ленинградского подростка конца 70-х, вдохновенно вырезавшего на садовой скамейке слово МОРЕХУАНА.