Илья Смирнов - Время колокольчиков

Второе поколение "новой волны" предложило выбор между холодноватой неприкаянностью, властолюбивой победоносностью и несколько болезненной самоиронией,

253

приводящей мир к абсурду и .кувыркающейся на его острых обломках (группы АУКЦИОН, АВИА, ИГРЫ и т.д. -- их довольно много). Для того, чтобы занять одну из позиций, нужно было немалое мужество. Но едва ли не большее потребовалось для того, чтобы вообще отказаться от такого выбора.

Слава Задерий -- мягкая кошачья пластика, хитрая усмешка -- появляется со своей новой группой НАТЕ. Роль предводителя ему чужда -- он желает залу свободы и готов расплатиться за это невниманием. Все способы подчинить себе аудиторию отвергнуты заранее, право на лидерство под сомнением: НАТЕ словно проделывет путь АЛИСЫ в обратном направлении. Кинчев говорит с залом сверху вниз -- Задерий ненавязчиво предлагает равенство. Ответ на жесткую выстроенность мысли -- капризная вольность тела. Песни НАТЕ ироничны и даже фривольны, но чувственность в них оттенена застенчивостью.

Задерий ищет выхода из эротики в любовь. Пока что он пытается открыть эту дверь чужими, подаренными ему ключами. НАТЕ играет тихую песню Башлачева, играет неуверенно, прислащивая искренность разговора музыкальными переливами.

"Платина платья, штанов свинец душат только тех, кто не рискует дышать. А нам так легко -- мы наконец сбросили все то, что нам могло мешать..."

Прежде Задерий пропускал несколько строк, лишь обозначал проигрышем. Но, раскрепощая аудиторию, певец и сам освобождается от табу на прямосказания. "Наверное, я тебя люблю", -- он наконец решился произнести это. С трудом, но решился.

Возможно, будь у лидера НАТЕ больше профессионализма, это облегчило бы его путь. Но ставка на профессионализм в роке несколько сомнительна. До поры до времени проблемы избыточной мастеровитоеTM у рок-музыкантов просто не было: уровень игры определялся условиями техники и вообще жизни. Сейчас она осознается как одна из кардинальных: подчинение себя технике, искушение искусностью подталкивает рок в распростертые объятия поп-индустрии.

К ленинградскому рок-барду Юрию Наумову эти слова впрямую не относятся. Но все же его выступление -- чрезвычайно красивое, необычное по технике владения гитарой, выдающее талант -- слегка отдавало интеллектуальным эквилибром. Внешне песни Ю. Наумова сходны с песнями Башлачева -сопряжением дальних смыслов, богатством внутренних рифм, изысканным переплетением

254

корнесловии. Однако игра слов, бывшая для Башлачева мукой, для Наумова остается лишь игрой. Корни, растущие и питающие, -- не чета хитроумно извлекаемым корням: хоть второй, хоть десятой степени.

Сегодняшний рок старательно и страстно ищет точки опоры: кажется, он всерьез намерен перевернуть землю. Опора обретается в освобождающейся искренности, в позволяющей выразить себя сполна виртуозности и, может быт, самое главное -- в поисках несомненной, неопровергаемой подлинности за пределами сегодняшнего дня. Рок ищет прямых связей с народной поэзией и музыкой. Отсылка прежде всего к творчеству А. Башлачева здесь и естественна, и обязательна.

Трудно решить, насколько сам певец осознавал глубинную укорененность своих песен в русской поэтической традиции. "Все дело в том, то я в этих песнях не лгу -- видимо, не могу". Именно неумение лгать вело к сознанию трагических противоречий, к глубине и гордости самопорицания.

Он мог предъявить "чужим" счет:

"Через пень колоду сдавали да окно решеткой крестили -- вы для нас подковы ковали, мы большую цену платили. Вы снимали с дерева стружку -- мы пускали корни по новой..."

Но и со "своих" вины не снимал:

"Если забредет кто нездешний, позразится живности бедной, нашей редкой силе сердешной да дури нашей -- злой, заповедной..."

Название новосибирской группы КАЛИНОВ МОСТ-- одной из наиболее интересных групп нового поколения -- самое что ни на есть былинное. На Калиновом мосту русские богатыри бились насмерть с нечистой силой -- и, как водится, побеждали. В мелодике, в поэтической и вокальной интонации, в самой внешности вокалиста Дмитрия Ревякина очевидно стремление к национальной самобытности -- не к стилизованной, а к всамделишной. Ревякин хорош как царевич Иванушка, и в песнях его слышится неподдельная боль "за землю русскую".

"Долго ли еще моей земле страдать, дурью задыхаться, пот и слезы глотать, косы заплетать мором да гладом, язвы прикрывать Москвой да Ленинградом..."