Владимир Трухановский: Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Уход из жизни правоверного Бенджамина открыл такую возможность. Бабушка всю жизнь тяготилась своей национальностью, жена Исаака и дети были также за переход в христианство. Сам Исаак придерживался весьма свободных взглядов на религию. Он не верил ни в иудейского, ни в христианского, ни в магометанского бога, хотя и вносил определенный взнос в синагогу, не желая создавать конфликтной ситуации. Как раз к этому времени старейшины общины избрали его на один общественный пост. Он категорически отказался. Тогда его оштрафовали на 40 фунтов стерлингов; штраф он не намерен был платить. После кончины отца Исаак официально порвал с иудейской религией и не присоединился ни к какой другой. В таком же положении была и его жена.

Друзья дома убеждали Исаака, что детей нужно крестить и тем самым расчистить для них дорогу в жизни. Ссылались на исторические прецеденты, на пример испанских евреев, которые не останавливались перед тем, чтобы принять веру местного населения и вступать с ним в родственные отношения. Так предки породнились со знатными кастильскими фамилиями. В результате некоторые из них смогли достичь самых высоких постов в государстве и даже в католической церкви. 2 июля 1817 г. историк Шарон Тернер в конце концов убедил Исаака, и они вместе с тринадцатилетним Бенджамином отправились в церковь Святого Андрея, где Бенджамин и был крещен. Крестным отцом был Тернер. Отныне религиозная принадлежность Бенджамина — англиканская церковь. Этот акт имел очень большое значение для будущей судьбы мальчика.

Существует рассказ самого Бенджамина об этом событии, относящийся к более позднему времени. Он утверждает, что все дети были крещены в один день. В действительности же двое его братьев крестились ранее, а сестра — позже. Эти детали несущественны, однако они красноречиво свидетельствуют, сколь осторожно и критически необходимо относиться исследователю к документам и фактам, исходящим даже из первых рук. Блэйк называет упомянутый рассказ Бенджамина о его крестинах «неправильным», а Монипенни замечает, что, «как многие автобиографические воспоминания, он неточен в деталях».

Второй, и далеко не простой, проблемой, занимавшей родителей, был вопрос о том, какое образование дать Бенджамину. То, что он растет способным и одновременно избалованным, весьма активным ребенком, было ясно.

Родители, естественно, присматривались к ребенку и задавали друг другу обычный для всех семей вопрос: что из него получится, кем он станет, когда вырастет? Думали, конечно, о политической карьере, но черты характера Бенджамина явно не предвещали успеха на этом поприще, ибо, как заявил отец, «он никогда не лжет».

Бенджамина отдали в школу, когда ему было шесть лет. Обстоятельно обсуждался вопрос о выборе школы. Семья имела достаточно денег, чтобы поместить его в одну из самых фешенебельных, но это сделать было нельзя. Как замечает Фрод, «английские ребята были грубые и предубежденные, и у еврейского парня была бы трудная жизнь в их среде. Ни один из друзей Исаака Д’Израэли, кто знал, какими в то время были английские закрытые средние школы для мальчиков, не посоветовал бы ему обречь своего сына на грубое обращение, которому он подвергся бы в Итоне или Винчестере». Поэтому было решено отдать Бенджамина в небольшую частную школу.

Мальчик дома рос среди книг, слышал интересные беседы о литературе, приобрел навыки быстрого чтения и усвоения прочитанного — весьма ценные качества. В школе он был добр к товарищам, особенно к тем, кто был слабее. Любил вдвоем читать книгу и всегда терпеливо ожидал, пока его партнер доберется до конца страницы. Был активен в играх и всегда стремился быть первым. Не чужды ему были и такие веками держащиеся в школах нравы, как стремление обмениваться вещами и перепродавать их товарищам.

После перехода в христианство Бенджамин был помещен в школу некоего д-ра Когана в Уолтэмстоу. 70 учеников настороженно встретили новичка с необычной внешностью. Ожидая подвоха и неприязненных действий, Бенджамин держался в постоянной готовности к отпору. Он уже по собственному опыту и внемля разговорам дома знал о том, с какими школьными нравами он здесь встретится. Современник Дизраэли, выдающийся английский мыслитель Томас Карлейль в философском романе «Сартор Резартус» описывает преследования в гимназии мальчика компанией себялюбивых и жестоких сверстников, которые «повиновались импульсу грубой природы, заставляющей стадо оленей набрасываться на раненого сородича, а стадо уток — убивать своего брата или сестру, сломавших крыло». Карлейль отмечал позднее в воспоминаниях, что в этом романе он не сказал и половины того, что ему самому пришлось перенести от этих «грубых, неуправляемых и жестоких зверенышей». Эти свидетельства честного и реалистически мыслящего автора, между прочим, говорят о том, что жестокие нравы в школах отнюдь не являются исключительным достижением цивилизации XX в.