Марк Дубовский - От Жванецкого до Задорнова

А фестиваль-то – сатиры и юмора! На дворе перестройка, ветер перемен, демократия, гласность – как тут не шутить на запретные столько лет темы? Мы балансировали на пресловутой «струнке»: с одной стороны, не хотелось навредить приютившему фестиваль подполковнику, а с другой – душа ликовала, что в зале Миронов, а не Баграмян, в чьё время за самую безобидную из прозвучавших со сцены шуток я бы получил двадцать лет расстрела.

Но несмотря на то, что на душе скребли кошки, мне, ведущему фестиваля, приходилось шутить. Фестиваль-то – сатиры и юмора!

Вот отрывки из моего вступительного монолога:

«… Не люблю, когда меня лишают того, что я люблю.

…Люблю ощущать себя мужчиной и не люблю наше правительство, которое определило мне такую зарплату, на которую вообще не до ощущений.

…Люблю смотреть телевизор и не люблю наше правительство, которое почему-то считает, что я люблю смотреть только то, что смотрит оно само.

…Люблю своих сограждан, людей добрых и наивных, и не люблю наше правительство, которое нас не любит и превращает в людей нервных и угрюмых.

…Люблю светлые улыбки и добрый смех и не люблю наше правительство, которое любой юмор превращает в сатиру. Искромётный юмор президента чреват пулемётным хохотом.

…Мы, латыши, не против президентского правления, но – президентского правления Буша!»

Гораздо страшнее подполковника ревел Никита Джигурда. Он победил в жанре бардов, хрипло и антисоветски горлопаня: «Пере-пере-перестройка!»

Сегодня всем знаком рык разъярённого Никиты, поэтому нетрудно понять моё состояние: я сижу за столиком ведущего, в ушах наказ подполковника – Джигурду на сцену не выпускать, а из кулисы рычит Джигурда:

– Марррк! Маааррррк! Если ты меня не выыыыпустишь, я сааааам выйдуууу!

Органы слуха наполняют мою голову сумбуром, а ведь мне надо улыбаться и программу вести.

Лауреат «MORE SMEHA–1991» Никита Джигурда

Известного всеговеда Виталия Яковлевича Вульфа как-то спросили, может ли измениться его мнение о том или ином человеке.

– Конечно, – ответил он, – но до сих пор такого ещё не случалось.

Мне очень понятна и близка эта доктрина, и демоническое наполнение явно не бесталанного Джигурды легко её подтверждает. «Каким ты был, таким остался» – про него песня.

Сегодня Дом офицеров – Дом культуры латышского общества, царит в нём не воинское чинопочитание, а культурологическая самоидентификация освобождённого от советского гнёта маленького, но впервые за свою историю свободного народа.

Когда в мою, тогда ещё светлую голову прокралась идея фестиваля имени Аркадия Райкина, я счёл своим долгом поделиться ею с его детьми – Екатериной и Константином. В конце 1990 года я встретился с ними в Москве, они идею поддержали, и уже в апреле 1991 года, к 80‑летнему юбилею Аркадия Райкина, в Риге, в Доме офицеров, состоялся первый фестиваль «MORE SMEHA».

Костя смог вырваться из Москвы всего на один день – чтобы освятить фестиваль своим именем, своей фамилией.

Вспоминается забавный казус. Перед заключительным концертом с награждением лауреатов бродим мы с Костей по Дому офицеров, навстречу нам Андрей Новиченко из Запорожья, победитель фестивального конкурса писателей-сатириков. Я представляю Андрея Косте, Костя пожимает Андрею руку, поздравляет, и вдруг Андрей спрашивает: «Извините, а Вы кто?»

Неловкость повисшей паузы беру на себя: «Ой, простите мне мою невоспитанность, я должен был представить, знакомься, Андрей, это Константин Аркадьевич Райкин».

И мы с Костей побрели дальше, оставив позади застывшую скульптуру запорожского сатирика.

Константин Райкин с ордером на квартиру в папин дом, «MORE SMEHA-1993»

Осенью того же года Костя устроил юбилей отца в театре «Сатирикон», с торжественной частью, с формальными и не очень поздравлениями.

И я там был, и ел, и пил. Впрочем, пил, как мне запомнилось, один Александр Градский, который разнузданно матерился и к чему-то истошно взывал. Для меня это был дебют присутствия в «высшем свете», и лишь равнодушное поведение прочей пирующей публики подсказывало, что всё в норме и напрягаться не стоит.