Александр Бек - Талант (Жизнь Бережкова)

Внезапно Ладошников поднес к глазам бинокль. В голубом небе я увидел точку самолета. Очевидно, Ладошников следил за испытанием своей новой машины. Я шагнул на балкон.

- Михаил, извини, что я ворвался... Но произошло нечто такое...

- Нечто потрясающее?

Ладошникову-то было известно, сколько раз мне случалось попадать впросак. Я сам рассказывал ему, как некогда явился к Шелесту с чертежами изумительной газотурбины и получил в ответ приглашение занять должность младшего чертежника. Однако сейчас я не пожелал заметить иронию Ладошникова.

- Вот именно! Я сконструировал мотор в тысячу сил.

- За один день?

- Не совсем так. Но решение, представь, пришло в одно мгновение.

- Вдруг?

Работая всю жизнь планомерно, Ладошников не ведал никаких "вдруг". Однако сквозь насмешку проступало нечто иное. Он смотрел на меня совсем иначе, чем у себя дома, когда я повторял свою клятву. Теперь я ему выложил все: как приехал на завод "Коммунист", как бросил взгляд на иностранный мотор, уже выпущенный нами на Волге, как застыл в неподвижности, созерцая возникший в воображении новый двигатель.

- Пойдем к столу... Покажу чертежи, - настаивал я.

Михаил встал, оглядел меня из-под бровей.

- Ну, давай чертежи...

На его огромном письменном столе я расстелил прежде всего общий вид мотора, затем продемонстрировал один за другим все разрезы. Ладошников подолгу смотрел каждый чертеж. Кое-что я пытался пояснять, но он всякий раз останавливал меня, буркал:

- Понятно...

Наконец положен последний лист. Что же сейчас вымолвит Ладошников? Он поднял голову. Боже, как давно я этого не видел: его глаза, обычно казавшиеся маленькими, прятавшиеся под лохматыми бровями, сейчас были большими, яркими.

- Хочешь знать мое мнение? - спросил он. - Вряд ли я имею право сказать с одного взгляда. Но, по-моему, ты должен немедленно лететь в Москву и сегодня же доложить Новицкому...

Пришел мой черед усмехнуться.

- Ну, уж и сегодня...

- Да. Я дам самолет.

Вид у меня, вероятно, был преглупый. Я не придумал ничего лучшего, как задать вопрос:

- А где же я отмечу командировку?

- Это не самое сложное, - сказал Ладошников, - отметим.

Представьте, два часа спустя я уже летел в Москву, в двухместном "Лад-3". Конструктор "Ладов" сам посадил меня в кабину.

20

В Москве из аэропорта я позвонил Новицкому. Удалось застать его в кабинете.

- Павел Денисович, я вернулся.

- Почему так скоро? Произошло что-нибудь важное?

- Да, очень важное. Я говорю из аэропорта и сейчас прибуду к вам.

- Хорошо. Посылаю вам машину.

- Не надо. Быстрее доеду на такси.

- Разве так спешно?

- Да, Павел Денисович, очень спешно.

- Хорошо. Жду вас.

С чемоданом и портфелем, с длинной трубкой чертежной бумаги, перевязанной веревочкой, я втиснулся в первую подвернувшуюся автомашину и помчался в институт.

И вот снова наша улица, вдоль которой протянулся на версту свежий дощатый забор, вот подъезд института, вестибюль, широкая лестница на второй этаж, дверь директорского кабинета. Впрочем, через нее к Новицкому уже не входили. Она была обита войлоком, обшита клеенкой и наглухо закрыта. В кабинет вела новая дверь из смежной комнаты, где Новицкий расположил свою приемную-секретариат.

И самый кабинет изменился. К боковой стене переместился письменный стол. Новый чернильный прибор из авиационной стали, а также несколько папок и книг были расположены в полнейшем порядке. Некоторые книги на столе представляли собой переплетенный машинописный текст: "Титульный список ЦИАДстроя", "Пятилетний план авиапромышленности" и т. д. Переплеты были красные, золотообрезные - пожалуй, кто-то перестарался для директора. Уже не было в помине ни кепки на гвозде, ни электрического чайника на подоконнике - чай Новицкому теперь приносили из приемной. Над столом висел наклеенный на коленкор генеральный план ЦИАД. В окно виднелась стройка. Площадка была уже спланирована, выводились корпуса.

И Новицкий был одет по-иному, не в гимнастерку военного сукна, как я вам всегда его описывал, а в летний просторный парусиновый костюм. За эти полгода, с того дня, как он принял дела, Новицкий много и, как говорится, напористо у нас поработал, запустил на полный ход стройку, выправил положение в институте, добился четкости во всем. Он предполагал после моего возвращения ехать в отпуск. На выбритом полном лице стали снова заметны следы утомления - нездоровая желтизна, одутловатость, небольшие отеки под глазами, по-прежнему, однако, очень живыми. Сейчас взгляд был несколько встревоженным. Поднявшись мне навстречу, Новицкий пошутил: