Array Антология - Живой Есенин

Его охватило волнение. Он не мог произнести ни слова. Его душили слезы. Прервал чтение. Через несколько мгновений овладел собой. С трудом дочитал до конца последние строки.

Это публичное выступление Есенина было последним в его жизни. Есенин прощался с эстрадой.

1925 г . Ноябрь. В кресле, против меня, Есенин.

Есенин возбужден. Глаза сверкают. Его возбуждение невольно передается и мне. Действует как гипноз. Мною овладевает нервное веселье. Вскинув правую руку, как деревенский оратор:

– Напиши обо мне некролог.

– Некролог?

– Некролог. Я скроюсь. Преданные мне люди устроят мои похороны. В газетах и журналах появятся статьи. Потом я явлюсь. Я скроюсь на неделю, на две, чтобы журналы успели напечатать обо мне статьи. А потом я явлюсь.

Вскрикивает:

– Посмотрим, как они напишут обо мне! Увидим, кто друг, кто враг!

1925 г . Декабрь. За день до отъезда в Ленинград Есенин несколько раз приходил в издательство «Современная Россия», но никого не заставал. Вслед за Есениным приходил врач Андерсон, работающий в психиатрической клинике, из которой Есенин только что выписался. Врач почему-то разыскивал его, оставил номер телефона и просил передать Есенину, чтобы тот непременно ему позвонил.

Вечером того же дня Сахаров и я при входе в клуб Союза писателей встретили Есенина. Он был вместе с Клычковым. Клычков быстро ушел. Есенин был пьян. Губы у него почему-то были ярко-красного цвета, как будто от порезов или укусов. Сахарова и меня он, против обыкновения, встретил неприветливо.

Стал упрекать Сахарова:

– Ты мне не друг. Ты не посетил меня в клинике.

– От меня скрывали адрес. Мне дали понять, чтобы я не являлся к тебе. Я обиделся. Что ж мне – драться с ними?

Затем, обратившись ко мне, Есенин стал и по моему адресу направлять те же упреки. Я молчал. Я не хотел защищаться. Потом улеглось. Он заговорил о своей сестре. Высказал удовольствие, что выдает ее замуж.

Я и один из моих спутников взяли Есенина под руки, повели в соседнюю пустую комнату и уложили на диван. Просил, чтобы его не оставляли здесь и проводили домой. Это ему было обещано, и он успокоился.

Из соседней комнаты несколько раз он кричал:

– Вина! Вина!

Затем умолк.

Немного погодя я вошел в комнату, где лежал Есенин, чтобы узнать, как он себя чувствует. В комнате было полутемно. На диване пусто. Отыскивая Есенина, я прошел по всем комнатам клуба. Было пусто. Снова вернулся к дивану, на который мы его уложили, – и увидел Есенина, едва не наткнувшись на него. Он лежал навзничь, на ковре, между столом и диваном.

1919 г.

Есенин неподражаемо читал свои стихи: в кругу близких, в клубах, в кафе, на бульварах.

Но насколько хорошо Есенин читал стихи, настолько же плохо он говорил с эстрады. Есенин не был оратором. Говоря в общественных местах, перед посторонней публикой, он долго подыскивал нужные обороты речи, бесконечно тянул неопределенные междометия, иногда неожиданно, с силой выбрасывал отдельные слова, отдельные короткие фразы.

Он интенсивно размахивал руками, стараясь помочь себе жестами. Не найдя нужного ему слова, нужного оборота речи, он часто заменял их жестикуляцией и мимикой.

И, несмотря на трудности, с какими сопряжено было для него публичное выступление, он неоднократно выступал с речами: об искусстве, о своих стихах. Он учился ораторскому искусству так же, как учатся плавать: смело бросал себя, как в омут, в толпу.

Но говорить перед большой аудиторией связно и плавно ему удавалось редко.

Аудитория почти всегда добродушно относилась к Есенину, выступавшему с речами.

Однажды он в кафе «Домино» пытался произнести речь о литературе. Он долго тянул что-то невнятное. Слушатели не выдержали, начали подсмеиваться над оратором.

Послышались возгласы:

– Поэт-то ты, Есенин, хороший, а говорить не умеешь! Брось! Лучше читай стихи!

Есенин не докончил речи, виновато махнул рукой и сошел с эстрады.

– Я не оратор. Это правда. Я не оратор, – оправдывался он, подойдя ко мне.

Есенин читает В. Розанова. Читает запоем. Отзывается о Розанове восторженно. Хвалит его как стилиста. Удивляется приемам его работы. Розанов в это время для него как поветрие, как корь. Особенно нравились ему «Опавшие листья».

Стоим под аркой в кафе «Домино», под аркой, разделявшей «Домино» на два зала. Есенин упоминает об одной из книг Розанова.