Array Антология - Живой Есенин

Он поднес карандаш ко рту, чтобы послюнявить его, но он был чернильный, и я отвел его руку. Он посмотрел на меня и одним взмахом написал следующее:

«В журнале же „Гостиница“ из эстетических чувств и чувств личной обиды отказываюсь участвовать окончательно, тем более что он Мариенгофский».

Сергей немного подумал и добавил:

«Я капризно заявляю, почему Map (Мариенгоф) напечатал себя на первой странице, а не меня» [155].

Действительно, третий номер «Гостиницы» Мариенгоф открыл подборкой собственных стихов, а «Москва кабацкая» была напечатана на восьмой странице. До этого номера все произведения располагались по алфавиту авторов.

Сергей подписался, поставил дату. Я спросил, если кто-нибудь захочет послать ему свои вещи для «Вольнодумца», куда их направлять. Он на следующем отрывном листке моей записной книжки написал:

«Гагаринский пер., д. 1, кв. 12». Потом зачеркнул и снова вывел адрес: «Ленинград, Гагаринская ул., угол Французской набережной, д. № 1, кв. 12. А. Сахаров, С. Есенину».

Это был ленинградский адрес приятеля Есенина А. М. Сахарова, и я спросил, будет ли Сергей привлекать к работе в «Вольнодумце» тамошний «Воинствующий орден имажинистов». Он ответил, что раньше посмотрит стихи, а потом решит.

Поглядев на наручные часы, Иванов заявил, что пора ехать: он собирался с Сергеем на три дня в село Константиново.

Оба стали пересчитывать деньги, и выяснилось, что их хватит только на дорогу. Я вспомнил, что «Ассоциация вольнодумцев» что-то должна Сергею за выступления. Полистав записную книжку, я нашел цифру: четыре червонца. Я выдал эти деньги Есенину, и он расписался на квитанции. Я проводил моих гостей и пожелал им счастливого пути.

Как же я изумился, когда на следующий день увидел в книжной лавке деятелей искусств Всеволода. Он объяснил, что, выйдя от меня, они сообразили, что на утренний поезд опоздали, а вечером ехать в Константиново поздно. Они отправились в ресторан-кабаре «Не рыдай!».

– Отличное заведение, – сказал Иванов, – но дорогое. А впрочем, мы не рыдали…

Всеволод промолчал о том, как на самом деле Есенин и он провели день. Наверно, Сергей сказал ему: «Помалкивай!» Оказывается, Сергей совершил свой ответный розыгрыш. Я был свидетелем того, как разыграли Есенина, и принимал невольное участие в окончании ответного розыгрыша Сергея.

В конце 1923 года в еврейской газете была опубликована поэма Есенина «Инония» в превосходном переводе замечательного поэта Самуила Галкина. Сергей не выпускал газеты из рук, показывал ее друзьям и знакомым, говорил, что никогда бы его стихи не перевели и не напечатали, если бы верили в то, что он питает антипатию к евреям…

Спустя несколько дней он сидел в моей комнате, велел запереть дверь на ключ и вынул из кармана адресованное ему письмо. Оно было написано на древнееврейском языке без пунктуации. Автор письма хасид [156]узнал, что он, Сергей, возрадовался переводу «Инонии» на идиш [157]. Пусть наполнится сердце его, Есенина, еще более великою радостью: на следующей неделе такого-то числа и месяца, в такой-то час к нему придут десять здоровяков-служек (шамесов) и со многими молитвами отнесут его на носилках под балдахином в главную хоральную синагогу, где он, посыпав пеплом голову, совершит покаяние перед богом Саваофом, которому хотел зубами выщипать бороду [158]. После чего все до одного стихотворения его, Сергея, будут переведены лучшими еврейскими поэтами.

«Да возликует сердце твое, сын мой, – заканчивал письмо хасид, – и да будут преисполнены дни и ночи твои усердными постами и молитвами пред лицом нашего бога, бога единого!»

Сергей хохотал до упаду.

– Вот стервец! Лихо! – И, переводя дыхание, спросил: – Как бы дознаться, кто это написал?

Мы долго прикидывали, как это сделать. Наверно, писал кто-нибудь из знающих Есенина людей, может быть, посетитель «Стойла» или клуба Союза поэтов. Сергей своим поведением должен ввести в заблуждение автора письма: его, Есенина, обуял страх! И вот Есенин в присутствии знакомых, особенно поэтов, стал говорить, что ему прислали письмо, в котором грозят, что десять человек нападут на него и похитят. Эта игра продолжалась полторы недели, и мы уже начали терять надежду, что она приведет к цели. Как вдруг дежуривший в клубе поэтов мой помощник Гурий Окский сказал, что сидел в комнате президиума, когда туда вошла поэтесса Елизавета Стырская и попросила разрешения позвонить по телефону. Он не знает, с кем она говорила, но между прочим со смехом сказала: «Есенин все еще боится, что его похитят, завел себе револьвер и ходит с ним днем и ночью». Стырская была женой поэта-сатирика Эмилия Кроткого (Эммануила Германа). Эмиль был в отличных отношениях с Есениным и, как известно, славился своим остроумием.