Array Антология - Живой Есенин

Я понял, что Аксенов не забыл острой фразы Сергея, из-за которой ему пришлось сбрить свою бороду. Все подняли руку за предложение Ивана Александровича. После заседания делопроизводитель союза Г. Дешкин написал мне мандат [146].

Мне пришлось говорить с начальником отдела, за которым числилось дело 4 поэтов. Я рассказал, как все произошло на самом деле в пивной. Он поинтересовался, откуда я все узнал. Я сослался на владельца пивной и официанта, обслуживающего четырех поэтов. Начальник просил ему позвонить по телефону на следующий день. Я это сделал, и он сообщил мне, что сегодня вечером Сергей будет на свободе.

Через два дня увидел Есенина в «Стойле». Он пожал мне руку и сказал, что я – настоящий друг. (Наверно, он узнал обо всем от Грузинова, который присутствовал на заседании правления союза.)

Через десять дней состоялось разбирательство дела 4 поэтов на товарищеском суде в Доме печати. Обвинителем выступил Л. Сосновский. Не знавший Есенина и обстоятельств происшествия, он сосредоточил основной огонь своей речи на Сергее. Резко обрушился на четырех поэтов председатель суда Демьян Бедный, порицая их не только за дебош в пивной, но, с его точки зрения, и за «их отвратительное поведение на суде». Впрочем, нотки сожаления звучали в его голосе, когда он говорил о том, что Есенин губит свой талант. Да и после смерти Сергея, выступая на страницах газеты, Демьян признавался: «Я знал Есенина, я за него страдал»… [147]

В защиту Есенина выступил А. Эфрос, А. Соболь, Вяч. Полонский, В. Львов-Рогачевский. Поэт М. Герасимов рассказал о работе Сергея в Пролеткульте. Рюрик Ивнев, подавший резкую реплику во время повторного выступления Л. Сосновского, был удален из зала, но ухитрился просидеть за прикрывающей дверь шторой до конца суда.

От имени Центрального бюро печати судьи вынесли четырем поэтам строгое общественное порицание.

Нужно ли рассказывать о случае в пивной? Необходимо! Об этом – каждый на свой лад – пишут не только мемуаристы, но и литературоведы, хорошо относящиеся к Есенину. Они добросовестно пересказывают содержание всех статей, имеющих отношение к этому случаю, и к «Делу о четырех поэтах», и к откликам на постановление общественного суда [148]. Мало кто из них знает подоплеку дела.

Сергей после всех переживаний был вынужден лечь в санаторий для нервнобольных на Большой Полянке, дом № 42. Я навестил его. Разговаривая о делах «Ассоциации», он впервые сказал, что хочет издавать и редактировать свой журнал «Вольнодумец».

Выйдя из санатория, Есенин приобщился в «Стойле» к компании А. Ганина, журналиста Б. Глубоковского, художника В. Чекрыгина, его брата – поэта Владимира Галанова, напечатавшего несколько стихотворений в иногородних сборниках. Но спустя неделю что-то оттолкнуло Сергея от этой компании, он стал садиться за отдельный столик.

Однажды брат художника Чекрыгина, в то время, как я обедал, подсел ко мне. Это был невзрачный бледный юноша в сильно потрепанной блузе, со свалявшимися белесыми волосами. Он попросил официантку принести ему первое блюдо, что она и выполнила. Смотря на меня серыми, покрасневшими от бессонницы глазами, он вдруг сказал:

– Вы относитесь ко мне враждебно.

– Я вас совсем не знаю, – ответил я. – Вы, как и ваш брат, художник?

– Нет! Я – поэт! Но должен вас предупредить: скоро я отдам за вас жизнь.

– За меня?

– Не только за вас, и за других.

– Я что-то не понимаю вас.

– Скоро все поймете…

Грузинов, знавший брата художника Чекрыгина, сказал, что он хочет покончить самоубийством ради какого-нибудь большого дела [149]. Когда я спросил Есенина, что за человек брат Чекрыгина, он ответил:

– А черт его знает! Будь от ихней шайки-лейки подальше!

Каково же было мое удивление, когда летом 1924 года я узнал, что не только брат Чекрыгина, но и вся компания, одно время сидевшая с Сергеем за столиком, арестована в связи с раскрытием заговора «Белого центра» и выслана в Соловки.

Донос Птички. В клинике Склифосовского. «Черный человек». Подарок Есенина

В двадцатых числах февраля 1924 года я получил повестку из МЧК, куда мне предлагали через два дня явиться к такому-то часу. Я ужинал в столовой клуба поэтов, когда туда пришел Сергей, и показал ему повестку.

– Ладно, доедай, пойдешь со мной!

Mы поднялись вверх по Тверской, свернули в Б. Гнездниковский переулок, подошли к дому № 10, поднялись на лифте и вошли в квартиру. Там было немало народу. Есенин взял меня за руку, подвел к очень яркой красивой женщине Анне Абрамовне Берзиной (Берзинь) [150]и, познакомив с ней, что-то шепнул ей. Она пригласила меня в соседнюю комнату, прочитала повестку, потом приоткрыла дверь и назвала кого-то по имени-отчеству. Вошел солидный мужчина в плотно облегавшем его фигуру сером костюме, под которым чувствовалась выправка военного. Он прочитал мою повестку и сказал, чтоб я обязательно пришел в МЧК к такому-то часу и предъявил в комендатуре повестку. Поблагодарив Берзину, я ушел.