Умом я уже понимала, что диабет – никакой не приговор, я даже могла как ни в чем не бывало произносить: «Техническая болезнь, не более того».
Но ведь все эти прекрасно выглядящие и отлично себя чувствующие были посторонними людьми, а рядом была моя доченька. И это у нее будут исколотые пальчики, шишки от уколов и раненая душа…
Но это были внутренние переживания.
А внешне надо было сохранять спокойствие – и ради нее, и ради других близких.
Надо отдать должное моим родителям, которые ни словом, ни охом не дали мне понять, насколько им больно и страшно. Каждый день мы повторяли друг другу фразу о том, что с этим можно нормально жить (а это действительно так), и это помогало.
Да, сейчас, конечно, я уже научилась видеть плюсы в случившемся. Сейчас я говорю себе, что случившееся – счастье, по сравнению с другими страшными диагнозами, которые бывают у детей. Счастье и то, что мы все сделали вовремя и оказались в больнице, а не, например, на экскурсии с классом в Ярославле, где Катюша могла бы впасть в кому, и ее бы просто не стало…
Это понимание, кстати, пришло довольно быстро, но оно не отменяло переживаний и от уже случившегося, и от того, что еще может случиться. Несмотря на все изученное и прочитанное, казалось, что о диабете я знаю только слово.
Исправить ситуацию должна была «Школа диабета» – краткий трехдневный курс для родителей о жизни после больницы.
В первый день рассказывали о том, как бороться с высоким и низким сахаром, во второй – о том, как кормить и какие продукты на сколько поднимают сахар. Я исправно записывала, а дома перечитывала и старалась запомнить, осознать и разложить услышанное по полочкам сознания.
В последний, третий день обучения докладывали об осложнениях диабета, говорили о том, сколько процентов диабетиков имеют проблемы с глазами, почками и проводимостью нервных волокон.
И вот здесь мое сознание отключилось.
Нет, я все записала, но даже не перечитывала и тем более не учила. Внутренний голос кричал о том, что мне этого не надо и с нами этого не произойдет.
И хотя упрямая, до дыр зачитанная книга твердила о том, что, к сожалению, осложнения случаются и при хорошей компенсации диабета, я предпочитала повторять другую цитату: «Человек с компенсированным диабетом – здоровый человек».
Нас выписали.
Стоя у ворот больницы, мы обернулись и посмотрели на окна эндокринологии.
Я сказала Кате:
– Просто скажи: «Я сделаю все, чтобы не возвращаться сюда».
И мой маленький мужественный человечек произнес эти слова так, будто давал самую важную в жизни клятву.
Уже через неделю дети и я летели к маме на Кипр.
Она встречала в аэропорту. Наверное, если бы одна из нас дала слабину, слезы полились бы фонтаном. По-моему, я даже как-то скомканно ее обняла, чтобы только не дать волю накопившемуся напряжению излиться наружу.
– Я только посмотрю, как ты все делаешь, – сказала мама, – и научусь.
И она научилась.
Уже через несколько дней она легко могла отмерить ребенку еду, не сверяясь ни со мной, ни со специальной таблицей.
Мы вели обычную жизнь отдыхающих: купались, загорали, ходили в рестораны, пытаясь угадать, сколько же надо ввести инсулина на лежащую в тарелке еду. Все было как всегда, за исключением измерений сахара и частых объявлений:
– Мне что-то нехорошо. Пойду померяю.
И через тридцать секунд:
– Два и восемь (три и один, один и шесть), дайте конфету.
При всех больничных угрозах возможного впадения в кому от пропущенного низкого сахара, этого я не слишком боялась. Катя исправно чувствовала приближение этого состояния тогда, когда до него было еще очень далеко.
Гораздо больше меня пугали «высокие сахара». И хотя их причиной тогда практически всегда была неправильно просчитанная ресторанная еда, я каждый раз не могла уснуть до тех пор, пока сахар у дочери не приходил в норму. Бегала мерить уровень глюкозы спящему ребенку, а в перерывах изводила себя совершенно непродуктивными мыслями о том, почему, для чего и зачем это с нами случилось…
Мама уехала, прилетел муж.
Я болела синдромом отличницы: в доме должна быть вкусная еда, красивая жена и счастливые дети. Я только забыла о том, что жене тоже неплохо бы быть счастливой…
Я чувствовала, что между нами – взрослыми – что-то не так.
А когда наконец появилось время и желание для откровенного разговора, и я заявила, что совершенно не понимаю, что происходит, мой муж ответил, что он понимает прекрасно:
Читать дальше