Дмитрий Емец - Отец

Вот и теперь, не слушая друг друга, все три женщины говорили об одном и том же: что нужно не рисковать и как можно скорее ехать в роддом. Хотя все говорили одно, каждой почему-то казалось, что ее не понимают и с ней спорят, и голоса звучали все громче.

Погодину не хотелось идти в комнату, где бы его сразу стали заставлять принять чью-нибудь сторону, что было бы невозможно, потому что сторона была одна. Он прислонился спиной к стене и стал забавляться тем, что то прикладывал к ушам ладони, то отнимал их. Это приводило к тому, что слова говорящих расплывались и теряли смысл, а оставались одни голоса.

«Ти-ти-ти! Ту-ти-та! Та! Та!» – говорила жена. «Бу-бу-бу-бу!» – возражала ее мать. «Тра-та-та-та-та!» – перекрывала всех энергичная тетка. Наконец «ти-ти-ти» и «бу-бу» выдохлись и смолкли, и осталось лишь «тра-та-та-та».

– Наши победили! – негромко сказал Погодин и отнял ладони уже совсем.

Внезапно ему стало стыдно, что в такую ответственную минуту он ведет себя как мальчишка, и он вошел в комнату.

Жена лежала на кровати и быстро перелистывала телефонный справочник. Ее мать, видно, не представляя, чем ей занять руки, вертела в руках синюю пустую чашку без ручки, в которой Погодин утром приносил Даше чай. Тетка искоса, по-птичьи, взглянула на Погодина и продолжала быстро говорить в трубку:

– Как нельзя, почему? У нас к вам направление из консультации и обменная карта!.. Почему в последний момент? Срок только через неделю! Сами понимаете, никто ничего точно знать не может… Да-да, я понимаю, что у вас определенные правила, но нельзя ли сейчас подъехать, а потом уже попасть на прием?.. Не практикуется? Значит, вы считаете шансов попасть к вам нет? Нет, в свой она не хочет… Вы не знаете, а кто должен знать, в чьей это компетенции, вашего главного врача?.. Нет, я на вас не кричу, я так советуюсь!.. Девушка, милая, ну подскажите же вы нам, войдите в положение…

Тетка, разговаривавшая по телефону, напоминала Погодину маленькую юркую ласку или лисицу, которая бежит вдоль сплошного деревянного забора и ищет малейшую щель, чтобы попасть в курятник. Но этот забор, очевидно, был совсем уж непролазным, потому что, когда тетка повесила трубку, с ее лица сразу сползло выражение приветливого внимания, которым она дистанционно старалась загипнотизировать свою собеседницу.

– Вот гады-гады-гады! – скороговоркой, без злости сказала тетка, и «гады-гады-гады» слились у нее в одно длинное слово. – Они тебя в Институт акушерства не возьмут: мы у них не успели карту завести. Что ж ты одного дня дотерпеть не смогла?

– А без карты нельзя? Или сейчас ее завести? – растерянно спросила Даша, явно не понимавшая, зачем нужна карта, когда у нее есть живот и ребенок, стремящийся его покинуть.

– Не будь дурой! У них так заведено! Карта, обследования, анализы – и только их специалистами! Раньше надо было думать! – одернула ее тетка.

Она сама работала в министерстве – в бюрократическом учреждении – и знала, как велика сила бумаги.

– Не надо было метаться! – басом сказала теща. – Говорила я, выбери себе один роддом и ходи вокруг него, пока не приспичит.

Мать была намного спокойнее своей сестры и, видимо, была недовольна, что ее сдернули с постели рано утром и не дали доспать. Если тетка сама никогда не рожала и, как всякая нерожавшая женщина, представляла себе процесс появления на свет ребенка как цепь ужасов и неминуемых осложнений, то мать рожала дважды и оба раза в самые последние часы, когда уже начинались сильные схватки, добиралась до роддома на электричке, а потом на трамвае, потому что ей глупым казалось вызывать из-за такой мелочи «Скорую». Роды у нее проходили легко, и она не помнила даже, во сколько родилась Даша, ее вторая дочь. «Кажется, где-то утром», – говорила она.

Хотя теща сама и не волновалась, но, чтобы ее не упрекнули в равнодушии, никого не успокаивала и давала тетке полную свободу воображать самое худшее, тренируя фантазию и эмоции. Тетка была уверена, что роды непременно будут скоротечными и тяжелыми, и Дашу нужно вести в роддом немедленно, чтобы ребенок не появился в дороге.

Сама жена, успокоенная кипевшей вокруг нее суетой, выглядела вполне довольной. Ей, видно, нравилось, что тетка и мать покрикивают на нее и тем как бы снимают с нее ответственность за все, что происходит. Она лежала поверх одеяла с подложенными под спину подушками и неуклюже, так как мешал живот, натягивала на ноги белые шерстяные носки.

В этой маленькой спальне, полной женщин, Погодин чувствовал себя совершенно ненужным. Все отлично происходило без его участия и как бы вне его воли. Инстинкт заставлял его бестолково топтаться на месте, не терять жену из поля зрения и защищать ее от хищников. Но хищников не было, и поэтому Погодин ходил по комнате, нервируя тещу, которой приходилось все время отодвигать ноги, и раздражая своими мельтешением тетку. Тетка была в их квартире только второй или третий раз, но телефон был уже ею совершенно приручен, и его длинный шнур, весь вдруг целиком поместившийся в комнате, послушно свивался в кольцо возле теткиных ног, точно кобра, завороженная факиром.