Виктор Бакин - Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

А. Шнитке(композитор): «Высоцкий действительно – прав Родион Щедрин – феномен, и это загадка необъяснимая, тем более что мы только сейчас, после его кончины, – к сожалению, и я принадлежу к числу этих людей, которые не понимали, с кем они имеют дело, – только сейчас начинаем осознавать, что это было. И в этих условиях, когда еще только начинается осознание, понимание этого явления, возникает стремление этот образ канонизировать, то есть ограничить его какими-то определенными чертами – и считать, что это и был Высоцкий. Я имею в виду в данном случае тех представителей начальства театрального, которых я один раз видел здесь на обсуждении и которые без подробной аргументации сказали, что образ поэта обеднен, что взяты только какие-то отдельные его черты. Это сказал человек, его не знавший, который к театру, где Высоцкий проработал, театру, который помнит его не только головой и мыслями, а, действительно, тень его здесь, это его дом… И вот в этом театре этот человек сказал, что это не тот образ Высоцкого. Кто, как не театр, может сохранить память о нем, кто, как не театр, может эту память увековечить для будущего… И вот этому театру говорится, что это не тот Высоцкий, и предлагается какой-то таинственный канонический образ, образ, который даже не сформулирован, поскольку претензий конкретных, насколько я понимаю, не предъявлено, их надо угадать – надо угадать тайный замысел начальства, суметь понять, как оно себе представляет Высоцкого. Ситуация чудовищная.

В данном случае театр делает один шаг к новому музыкальному театру. Потому что здесь музыкальный спектакль почти целиком строится на естественной живой сегодняшней вокальной интонации, уловленной, подмеченной Высоцким-композитором. Я должен признать, что я тоже не понимал значение именно музыканта Высоцкого. Я относился с некоторым недоверием к этому, что это приложение к стихам. Но когда мы этот спектакль видим и слышим, мы понимаем, что Высоцкий – явление не только поэзии, но и музыки. Это самый популярный композитор-песенник, если можно себе позволить такое слово – «песенник». И в спектакле сделан очень важный принципиальный шаг на пути к созданию современного музыкального театра. И если это не состоится, если это будет разрушено, то будет разрушена еще одна перспективная вещь, еще одно перспективное направление не состоится».

(На это обсуждение Любимов уговорил прийти и выступить Сергея Параджанова, которому после отсидки было запрещено появляться в Москве. Параджанов выступил… и в третий раз угодил в тюрьму.)

С. Параджанов(кинорежиссер): «Надо думать о том, как сберечь Любимова, прежде всего.

Когда я ищу, кто меня закрывал, я не могу его найти. Это какой-то клинический случай. Вероятно, не один человек закрывает людей театра и спектакли, а это закрывает какой-то определенный аппарат, которого мы не знаем. Может быть, он в каком-то духе сейчас и присутствует с нами. В какой-то степени.

«Таганка» сегодня – кардиограмма Москвы, поверьте мне. Я горжусь этим. Горжусь, что здесь работает Любимов, Давид Боровский. Это удивительно – все, что он сделал. Этот реквием. Алла Демидова. И вообще все. Смотрите, как Высоцкий нас всех поднял, как он нас сблизил, как он нас сдружил и как мы слезу отдаем ему. Современниками каких удивительных пластов являемся мы! Юрий Петрович, еще одно гениальное рождение. Потрясающее зрелище! Потрясающая пластика! Реквием. Приравниваю вас к Моцарту. Все, что сделано вами, – это для меня потрясение. И вот это – самое главное, что сегодня произошло. А если надо закрыть, так все равно закроют! Это я знаю абсолютно точно. Никаких писем не пишите, никого не просите. Не надо просить. Не надо унижаться! Есть Любимов, и мы его предпочитаем каким-то там аппаратам».

Ю. Любимов: «Я не считаю возможным существование театра и себя вне этого спектакля. Это, значит, эпилог, и я хочу, чтобы это было записано, потому что мы пошлем это товарищам самым высоким. Положение крайне серьезное. Есть товарищи, которые, вместо того чтобы служить своему народу, пытаются приклеить ярлыки антисоветчиков как раз тем, кто своему народу служит: мне, Можаеву, в какой-то мере Высоцкому. Просмотр этого спектакля запрещен. Мы с директором уже второй строгий выговор имеем с предупреждением об административных выводах. Этот просмотр я просто взял на себя персонально. Я бы лицемерил, если бы сказал, что легко покину эти стены. Но я твердо решил для себя: если этого спектакля не будет, я не считаю возможным прийти в театр и начать репетиции другого спектакля. Если хочет кто-то сказать из моих коллег по театру, я буду очень рад. Может быть, я просто одинок? Поверьте, это не поза. Я действительно не могу прийти и репетировать даже Шекспира. Наступил такой момент».