Николай Матвеев - Зарницы в фиордах

«Будем держаться до последнего, — решил Шабалин. — В последний момент взорвем катер».

Враг усилил огонь. Сторожевики подошли так близко, что в бинокль хорошо было видно, как на палубе суетятся люди в немецкой форме.

Как только заглох мотор, моторист Михаил Луконин понял, что сейчас все зависит от его ловкости и умения. Он очистил сетки поддува от масла и подключил запасный бак. На все это у него ушло шестьдесят секунд.

В такие решающие моменты все чувства настолько обостряются и нервы настолько напряжены, что человек начинает работать, как машина. Вернее, не как машина, а много лучше ее. Ведь машина может сделать только то, на что она рассчитана, а человек в иные минуты делает то, что, казалось бы, превосходит его силы и вообще человеческие возможности. В такие мгновения он движется с иной, не свойственной ему обычно скоростью, приобретает невероятную силу и ловкость. Наверное, в другое время на исправление подобного повреждения потребовалось бы не меньше часа.

Прошло уже десять бесконечных минут, все так же катер увертывался ог сторожевиков противника, и все так же враг продолжал расстреливать отважный катер. Теперь Александр каким-то шестым чувством ощущал, что вот-вот катер обретет свою обычную мощь, и бесконечно досадно, нелепо, страшно, наконец, было бы получить сейчас, в эти решающие мгновения, роковое попадание вражеского снаряда.

Вдруг стрелка тахометра подскочила, как подстегнутая. Третий мотор заработал на полную мощность.

Катер летел, разбивая волну, выжимая все возможное — тридцать восемь узлов. Скорость всегда захватывает, возбуждает человека. Скорость на воде впечатляет особенно. Скорость на таком небольшом суденышке, как торпедный катер, воспринимаешь физически. Ты чувствуешь ее всем телом. А когда скорость не просто скорость, а спасение и победа, когда эта скорость вырывает тебя из огненной вражеской западни, тогда она наполняет тебя такой радостью, такой благодарностью к родному катеру, что только суровый морской этикет не дает возможности кричать «ура».

Сторожевики стали быстро отставать, и умелым маневром Шабалин оторвался от врага.

«Они, надо думать, будут искать нас в море, — определил Шабалин, — попробуем обдурить их».

Закутавшись в непроницаемую густую пелену от выставленных дымовых шашек, катер ТКА-13 проскочил между вражескими кораблями и круто повернул к берегу, под самые скалы.

Ничего, что там расположились батареи противника, для них это мертвая зона, а уж искать его здесь наверняка вражеские сторожевики не будут. Сбавив ход и не оставляя за собой предательских белых следов, катер незаметно вошел в темную воду под скалами. Через некоторое время, когда все утихло, катер Шабалина вдоль берега пошел по направлению к базе…

На базе уже не ждали отважных катерников — слишком мало было шансов уйти от сторожевых судов и от огня береговой батареи. И тем более радостно встретили товарищи смельчаков, вырвавшихся из лап смерти, когда катер медленно, словно устав в бою, подошел к причалу. Теперь, когда уже все было позади, Шабалин вместе с радостью и удовлетворением почувствовал огромную усталость. Она наваливалась на него, делала тяжелыми веки, и он несколько раз встряхнул головой, чтобы отогнать ее.

— Ну ладно, ребята, — смущенно отмахивался от друзей Шабалин, — вернулись ведь, что ж теперь говорить… А у тебя я хочу спросить, — повернулся он к Светлову. — Что это за салют ты устроил после атаки?

Оказалось, что на катере Светлова был молодой боцман из учебного отряда. По установившейся на мирных учениях привычке он зарядил ракетницу и дал ракету, когда были выпущены торпеды.

— Никак не отделаемся от мирных привычек, — кипятился Светлов, — но можешь не сомневаться, что сделал он это в последний раз.

— Потоплен транспорт водоизмещением около семи тысяч тонн, — доложил Шабалин начальнику штаба. — Весь личный состав катера невредим.

— Ну, молодцы, — улыбнулся начальник. — Поздравляю с открытием личного счета и желаю, чтобы он у вас рос и рос, давая проценты на проценты. За отважные действия от имени командования выражаю благодарность.

Вечером товарищи постарались устроить в честь смелых моряков отличный ужин. Такие ужины для отличившихся экипажей становились уже доброй традицией. Они проходили весело и оживленно. Для моряков они были как бы разрядкой после нечеловеческого напряжения боя. За столом волей-неволей вспоминали бой в мельчайших деталях, воссоздавали его, обменивались впечатлениями. Это был своего рода неофициальный разбор, полезный для всех, кто собирался за столом.