Сергей Ушаков - В интересах всех фронтов

Рассчитав время прибытия к выбранному ориентиру, установив данные бомбометания на прицеле, я напряженно всматривался вниз, чтобы не пропустить реки. Высотомер показывал 3300 метров. С этой высоты и решили бомбить. Правый крайний мотор работал теперь на максимальных оборотах, он как бы стремился компенсировать мощность выбывшего мотора-соседа. Но моторы левой стороны все-таки выносили свою плоскость вперед. Пришлось воспользоваться триммером на хвостовом оперении. Струя воздуха, ударяясь о его щиток, заносила хвост самолета в сторону правой плоскости, помогая четвертому мотору, и бомбардировщик летел по прямой.

Я не отрывался от стекла кабины. С минуты на минуту должен был появиться ожидаемый мною ориентир. Будто мокрое пятно на асфальтированной площадке, проскочило маленькое озеро. На карту я больше не смотрел, так как все ориентиры на подходе к цели знал на память.

Мелькнула чуть заметная серая линия - шоссе, за ним Ока.

- Разворот влево! - командую я. - Даю поправку в курс. К железнодорожному узлу подходит шоссе - это начало цели.

- Скоро? - спрашивает командир.

- Скоро, так держать!

- Держу так, да вот прожекторов что-то не видно... Меня тоже насторожило их бездействие. "Наверное, не решаются демаскировать себя из-за одного самолета, - подумал я, - рассчитывают, что пройдем мимо цели". Но направление нашего полета строго на железнодорожный узел все же вынудило противника приняться за дело. Один за другим поднялись лучи более десятка прожекторов. Я прижался к стеклу плотнее, лучи прожекторов начали лизать плоскости самолета - вот-вот схватят, тогда прощай точность бомбометания. Ведь на повторные заходы при трех моторах рассчитывать нечего. Открыла стрельбу артиллерия. Разрывов снарядов не рассмотреть. Я вижу только огонь орудий в момент выстрела. Сколько их - считать некогда.

В кабине запахло порохом. Это от снаряда, которыми разорвался впереди самолета на высоте нашего полета. Скорей, скорей! Успеть бы!.. Вот оно, шоссе. Вижу цель. Командую:

- Два градуса вправо! Крена, крена не делай!.. Ответа на мое требование нет, все молчат. Самолет как будто сам повинуется моим командам.

- Еще чуть вправо! Так, хорошо! - передаю Ищенко. - Немного осталось. Сейчас буду бросать. Бросил!..

Бомбы полетели одна за другой в таком порядке: четыре ФАБ-250, затем две ФАБ-1000, за ними опять четыре ФАБ-250.

Моя работа над целью почти закончена, на всякий случай дублирую аварийным сбрасывателем и сразу же включаю электромотор, закрывающий бомболюки. Все это успеваю проделать раньше, чем бомбы долетают до земли.

После моего доклада о сбросе бомб Николай ввел самолет в глубокое планирование. Набирая скорость и выполняя полет по сложной кривой, он стремился скорее уйти от цели, не дать прожекторам схватить бомбардировщик. А я, лежа на полу кабины, следил за тем, как рвались наши бомбы. За целью наблюдали и стрелки, и вдруг они в один голос закричали:

- Здорово, отлично!..

Почти все бомбы разорвались среди железнодорожных путей. Удовлетворенный результатом бомбардировки, я перешел на свое рабочее место. Полет продолжался со снижением. Стрелка высотомера на мгновение обозначила цифру 1600 и продолжала свое вращение вокруг оси. Огневые ленты трассирующих снарядов малокалиберной артиллерии неотступно сопровождали наш бомбардировщик, и вдруг неожиданно в правой плоскости раздался треск. Я инстинктивно посмотрел вправо. Как будто все хорошо, пожара на самолете нет. Продолжаем удаляться от цели. Еще несколько секунд - и мы вне зоны действия зенитной артиллерии. Теперь можно заняться осмотром. Техник с переносной лампой пополз в плоскость посмотреть повреждение, но довольно скоро вернулся, ничего не обнаружив. Однако на всех моторах упало давление бензина. Это уже плохо. При отказе одного мотора не только лететь, но и воевать можно, а вот без бензина не полетишь.

Вторичный осмотр плоскости также ничего не дал. Очевидно, повреждена главная бензомагистраль.

Я сделал запись в бортовом журнале, составил радиограмму о выполнении боевого задания, повреждениях самолета. Теперь мне, как никогда, нужно было знать, сколько же осталось лететь до линии фронта. Я уже думал, как подобрать площадку на случай вынужденной посадки. Высота была небольшой, земля просматривалась хорошо - определить место самолета было нетрудно.

Пролетев линию фронта на высоте двести метров, мы все-таки дотянули до своего аэродрома. Ищенко, чтобы выйти на курс посадки и сесть с ходу, создал машине левый крен, и в этот момент самолет резко бросило вправо. Я успел ухватиться за ременные поручни, чтобы не удариться головой, и услышал: