Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере

В миг первой встречи все то, что раскрылось в годах, — еще немо таилось; слова потерялись; и не было вовсе риторики чувств; то, что я пережил, было волей моей; из свободы совершить некий акт; он совершился стремительно, но как — то мягко, без всякого катастрофизма; катастрофизм был и после и ДО; "ДО" я жил в перманентной катастрофе — от осознания выветренности и идей, и словес, составляющих быт нашей жизни в России. — "Не то", — говорил я себе, углубляясь в весьма интересные книги, общаясь с весьма интересными личностями; я не мог до конца сказать "ДА" никакому течению из силившихся себя строить конкретно; я ждал годы томительно до осознанья пути своего; и конкретно своей мысли не мог провести в свою волю; и воля, цветок не раскрывшийся, молча росы ждала, чтобы раскрыться; меня упрекали в безволии там, где из частичных согласий с идеями делалось заключение и о совместном пути; так что "БЕЗВОЛЬЕ" мое было волею к трезвому, вполне СВОБОДНОМУ выбору; вдруг, как бы основа самой моей воли, раскрылась во мне от сознания, мгновенного, как от сияющей солнечной теплотой капли росы, павшей в душу мою; из ума моего от всей трезвости, выстоянной в годах жизни.

Потом стало ясно, что воля — введение сознанья в слепое начало, которое в ощупях извне считаем за волю в себе.

Этот акт сознания прозвучал в слове, в коротком: "ТО", "ДА". Инстинктивно же произносимое мною в годах "Нет — не то" (Соловьеву, Бердяеву, Блоку, Э. Метнеру [8] Medtner, Emili: président de la Société Goethe en Russie; ami de Biélyi dès 1901, il fut membre du Cercle des Argonautes; a publié une vive critique de Steiner spécialiste de Goethe, ce à quoi répondit Bielyi non moins violemment dès son départ de Dornach en prenant la défense de Steiner. (Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. Ответ Эмилию Метнеру на его тому «Размышлений о Гете».) , Канту и Риккерту, и "ОККУЛЬТИЗМУ", и механизации, общественности, теологии, иль "теософии" и т. д.) — было формой борьбы моей воли за путь, за свободу, сжимаемую здесь формальными императивами "ДОЛГА" (одной головой), здесь влечением "ЧУВСТВА" слепого. Но деятельность из "ВЛЕЧЕНИЯ", или из убеждения абстрактного, уж исчерпалась во мне; и над нею стояло: "НЕ ТО".

В годах ждал я своей резолюции: "ДА".

О том чаемом "ДА" я писал за три года до встречи со Штейнером: "Все, чего добиваемся мы в творчестве, само по себе не имеет ни смысла, ни ценности. Обыденная наша жизнь? Но ее распыляет наука. Пылинки жизни? Но они игра нашего познания. Познание? Но оно — в долге. Долг? Но долг в творчестве. Творческая форма? Но ее ценность в процессе созидания. Созидание форм? Но оно в превращении себя в… подобие богов. Боги? Но они — эмблемы иного. Тут слетают с нас все снившиеся нам сны: бытие, наука, познание, искусство, религия, этика, теософия, … мы … в абсолютной пустыне … и по мере нашего погружения безмолвие посылает нам голос: "Это — я"… В нашей воле сказать: "Нет ничего". Но мы — не слепые: мы слышим музыку солнца, стоящего ныне посереди … души, видим его отражение в зеркале души небосвода; и мы говорим: "Ты — еси!" (Символизм. "Эмблематика смысла". 1909 год).

Все, что я подытожил в лирической этой цитате, как резюме, к чему чалил в основах глубинных моей еще ждущей раскрыть себя воли, совершилось мгновенно, но мягко; и я сказал: "То"!

Знаки этого себя — раскрытия — две ярко — солнечно сияющих, теплых, меня увлажняющих капли, — два глаза из тьмы темносиней; тьма — фон занавешенной синей материей комнаты; из этой сини мне выступил очерк фигуры, входящей медлительно в полное ожидания помещение кельнской ветви 9: то Штейнер; два глаза — один только миг на меня обращенные; и — "ТУТ СЛЕТАЮТ С НАС ВСЕ СНИВШИЕСЯ НАМ СНЫ", и "СЛЫШИМ МУЗЫКУ СОЛНЦА, СТОЯЩЕГО НЫНЕ ПОСЕРЕДИ … ДУШИ". (Символизм) [10] Белый: Символизм. Эмблематика смысла. .

Это солнце — свободно раскрытая воля; "ТЫ — ЕСИ" — вот это слетело с души: и к себе самому, и к еще незнакомой мне личности, вставшей из синего мрака, чтоб это отметить во мне; и отсюда уж: "Где двое так стоят друг перед другом, самое "Я" есть не я, а — Христос!".

Вот нечто от акта во мне: в миг свершившейся встречи с глазами.

Не было еще воздействия, или СИМПАТИИ, иль антипатии (чувства), или согласья в идеях, иль в них расхожденья.

Душа ждала годы придет этот час; он — пришел!

Так первый миг встречи поднял тот тезис, который остался последним во мне: "ШТЕЙНЕР ГОВОРИТ В СЕРДЦАХ ТОГДА ИМЕННО, когда все уж слова исчерпались". Последующее — мотивировка из опыта этого априорного положенья.

Теперь, после лет, ряды встречь подытожены лозунгом этим.