Борис Васильев: Вы чьё, старичьё

- Отец, купи цветы. Посмотри, какие цветы! Как в крематории, понимаешь.

Молодой черноусый протягивал Глушкову совершенно немыслимый букет. Все на букет заглядывались, и даже огромная, как колесо, кепка продавца светилась от того букета. Но дедуня отмахнулся и поспешил за чем-либо ценным. Проспешил десяток шагов, умерял аллюр и остановился. Потоптался, назад повернул и опять будто нечаянно мимо тех цветов протопал. И опять. И - еще раз. И остановился.

- А сколько?

- Как из уважения, для тебя только - два червонца.

- Двадцать рублей?!

Отчалил старик. Несуразную цену назвали, и оттого, что цена была несуразной, цветы понравились ему еще больше. Отошел, выгреб из кармана остатки пенсии, сложил с заветной пятеркой, и вышло шестнадцать рублей. Зажал их в кулаке.

- А дешевле нельзя?

- Назови свою цену, уважаемый. Там посмотрим.

- Шестнадцать рублей у меня всего.

- Только из уважения. Только из личного уважения, понимаешь...

Дед Глушков нес старательно упакованный в газету букет двумя руками, как икону. Занудный червячок сосал его, что зря он деньги убухал, что завянет вся эта красота и ничего от подарка не останется. Но дед упрямо спорил, утверждая, что останется. Валечкина радость останется. Так с червяком и цветами и вошел он в квартиру.

- Ты живой еще, дед? - удивился Арнольд Ермилович: он на работу собирался.- А как же старуха твоя с архангелами?

- Уезжаю я,- сказал ему Глушков.- Вы двух ребеночков обещали, а я вчера из квартиры выписался. Можете занимать, только вещи возьму.

- Касьян...- растерянно забормотал сосед.- Николаевич...

- Нефедович я,- грустно усмехнулся старик.- Только просьба к вам - цветы эти за меня передать.

- Передам,- тихо сказал Арнольд Ермилович, взял букет и сел на стул, точно ноги у него ослабли.

Завозился Касьян Нефедович, забегался, и теперь приходилось поспешать. Вещи загодя были уложены, дед второпях выпил кефир, подхватил барахлишко свое и вышел в коридор. Хотел к соседям заглянуть попрощаться, но там громко плакала жена и что-го бубнил Арнольд Ермилович. Дед поклонился их дверям и побежал.

В целях конспирации решено было на вокзале встретиться. Багорыч мог быть уже там, и старик припустил прямо от подъезда. Да недалеко.

- Глушков! Дедушка!

Касьян Нефедович остановился: к нему почтальонша спешила.

- Телеграмма вам. Распишитесь.

"Анна Семеновна умерла. Хоронили вчера".

Старики сидели в зале ожидания. По лицу Касьяна Нефедовича все время текли слезы, и он не знал, что сделать, чтобы они не текли. Он словно съежился, усох вдруг, маленьким совсем стал, и Багорыч легко обнимал его единственной своей рукой.

- Это ничего, ничего, это бывает. Смерть у каждого есть, что уж тут. Жалко, конечно, Нюру, хорошая женщина, но ты держись, друг, вдвоем ведь, не пропадем. В Сибирь поедем, на это... на БАМ. Там люди нужны.

- Никому мы не нужны,- прошептал дедуня.- Никому.

- Врешь! - сердито крикнул Багорыч: теперь он стал старшим и главным, но не ерепенился, как всегда, а говорил серьезно и увесисто, как отвечающий за двоих.- Бани, к примеру, есть у них? Я банщиком могу, а ты...

Компания молодая шла мимо. Шумная, с гитарой. Девчушка в потертых брюках остановилась вдруг, присела перед ними.

- Вы чьё, старичьё?

Ласково спросила, обеспокоенно. Но тут парни ей крикнули:

- Наташка, поезд уходит!

И она убежала.

- Ничьё мы старичьё,- тихо сказал Глушков и вздохнул.- Ничьё.

- Неправда! - строго нахмурился Сидоренко.- Ты мой теперь, понял? Ты мой, а я - твой, и не пропадем. Мы с тобой еще...

- Вот они где! - крикнул знакомый голос.- Тут они, Валя! Нашлись, слава тебе...

Валька с лету упала рядом, чуть скамью не перевернув. Стукнула одного, стукнула второго - зло, больно - и заревела. Андрей стоял рядом, усмехался:

- Ну, отцы, с вами не соскучишься.

- Окаянные! - закричала наконец-го Валька, да так, что весь зал ожидания вздрогнул.- Черти окаянные, мучители мои! Ну что выдумали, что? Марш домой, пока не простудились, возись тогда с вами! Дед, бери дедуню под руку, ослаб он совсем.

Старики покорно шли к дверям, сзади Андрей нес вещи. Валька шагала впереди, всхлипывая и бесцеремонно расталкивая встречных. А у самого выхода обернулась.

- Спасибо тебе, дедуня. Мне еще никто в жизни цветов не дарил, ты первый.

И засмеялась вдруг. Слезы текли по щекам, а она смеялась весело и звонко. И, глядя на нее, улыбались хмурые пассажиры. А Андрей, хохоча в голос, на часы посмотрел, замолчал и вещи на пол поставил.