Дэниэл Смит - Думай, как Эйнштейн

Так что же он делал, если хотел расслабиться? Во-первых, хотя вряд ли это предписывали ему доктора, он очень любил курить трубку (а также сигары, к большому неудовольствию второй жены). Поскольку был убежден, что через клубы густого дыма мир проступает ярче и отчетливей. Преданность Эйнштейна трубке была столь велика, что в 1950 году его наградили пожизненным членством в Клубе трубкокурителей Монреаля. На церемонии посвящения он отметил: «Курение трубки отлично способствует принятию спокойных и взвешенных решений по любым человеческим проблемам».

Куда полезнее для здоровья было его второе серьезное хобби – яхты, на которых он ходил на Цюрихском озере еще в студенчестве. Из всех достоинств плавания под парусом Эйнштейн выше всего ценил возможность достижения душевного равновесия. Активное участие в регатах не интересовало его; напротив, он считал яхты «спортом, который требует наименьших затрат энергии». Сам он меньше всего походил на какого-нибудь Бена Эйнсли, скорее напоминая Мистера Крыса из «Ветра в ивах» [8] Чарльз Бенедикт «Бен» Эйнсли (Charles Benedict «Ben» Ainslie, р.1977) – английский яхтсмен, четырёхкратный олимпийский чемпион. Мистер Крыс (Рэтти) – персонаж известной сказки «Ветер в ивах» шотландского писателя Кеннета Грэма (1859–1932) – водяная крыса, живущая на берегу реки. По характеру серьёзный, самостоятельный реалист, предпочитающий дальним краям спокойную жизнь на реке. . Иногда он плавал и с друзьями, но чаще всего – без компании, наслаждаясь возможностью побыть со своими мыслями наедине – вдали от рабочего стола и тех, кто от него постоянно чего-нибудь требовал.

Прогулки на яхте дарили ему редкий шанс абсолютной свободы. Он стремился к независимости так отчаянно, что даже отказывался надевать спасательный жилет, несмотря на то что плавать почти не умел. Свое увлечение он сохранил и после переезда в США, неизменно выбирая для летнего отдыха места, где можно ходить под парусом. Со временем он приобрел себе семнадцатифутовую [9] Чуть более 5 метров длиной. деревянную лодку, которую назвал «Тинеф» (что на иврите означает «развалюха»). Свое наслаждение от яхтинга он описывал в 1954 году в письме к бельгийской королеве-матери Елизавете:

Плавание по укромным бухточкам у побережья не просто расслабляет… У меня есть компас, который светится в темноте, как у самого настоящего мореплавателя. Но яхтсмен из меня неважный, и я радуюсь, когда могу хотя бы самостоятельно сняться с песчаных отмелей, на которых иногда застреваю.

Интересно в этой связи отметить, что он на всю жизнь сохранил свое восхищение компасом – прибором, так поразившим его в раннем детстве.

Отдыхая как-то летом на Род-Айленде, Эйнштейн использовал любую возможность, чтобы поплавать под парусом в океанских волнах. Много лет спустя один из членов тамошнего яхт-клуба вспоминал, как великий ученый уходил в открытое море и дрейфовал там, спустив парус, по нескольку дней подряд. Несколько раз за ним отправляли спасателей, но те всякий раз находили его на борту в состоянии глубочайшей медитации. Чем громче слава о нем разносилась по миру, тем чаще вода становилась для него пристанищем, где он мог оставаться самим собой – не гениальным создателем теории относительности, а просто добродушным чудаком с растрепанной шевелюрой. Любопытно описала Эйнштейна-яхтсмена его приемная дочь Марго в своих воспоминаниях от 1978 года: «На борту яхты он казался элементом стихии – мощным и сильным, как настоящее явление природы».

Но сколь бы сильной ни была его привязанность к яхтам, величайшим пристрастием Эйнштейна всегда оставалась музыка. Эту любовь привила ему с детства мать, по чьей инициативе он стал брать уроки игры на скрипке, – и постепенно стал как преданным слушателем музыки, так и отменным ее исполнителем. «Я часто думаю в музыкальных терминах. Грежу о музыке наяву. И смотрю на свою жизнь как на музыкальное произведение… Основную радость от жизни я получаю благодаря музыке», – рассказывал он в интервью Джоджу Вьереку в 1929 году.

Величайшим его музыкальным кумиром был Моцарт. Эйнштейн обожал простоту (именно простота, в понимании ученого, и составляет основу всего прекрасного) и девственную чистоту композиций Вольфганга Амадея, считая их «отражением внутренней красоты самого космоса». Сразу за Моцартом в его шкале музыкальных ценностей следовал Бах; про обоих композиторов Эйнштейн говорил, что их музыка не сочинялась сознательно, а исходила из них естественно, целиком и сразу. Шуберта он одобрял за мощнейшее эмоциональное воздействие, тогда как Бетховен давил на него своей личностью «так, что делалось неуютно». Гораздо меньше ему нравились Гендель, Вагнер и Мендельсон, что говорит о необычайно высокой планке его музыкальных предпочтений.