Антонина Малютина - Повесть об отце

После обеда мы собрались уходить, но безмерно ласковые хозяева уговорили остаться до вечернего чая.

— Поговорим о Сибири, — предложил писатель. — Я ведь тоже там поездил и результат — моя книга о русско-японской войне.

Москва привлекала Малютина и тем, что там жил и творил великий артист Василий Иванович Качалов: Глумов в комедии Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Вершинин в пьесе Всев. Иванова «Бронепоезд № 14-69», исполнитель многих других ролей.

Когда в октябре 1932 года в ярославском театре имени Ф. Г. Волкова состоялся вечер Качалова, на который невозможно было достать билет, артист провел Малютина в помещение театра и усадил в глубине сцены около рояля. Хорошо выступали участники вечера — московские артисты. Но, как всегда, особенно поразил Качалов. Хотелось не только часами, но и днями слушать его чудесный неповторимый голос. Когда все кончилось, Качалов спросил, что более всего понравилось.

— Все бесподобно хорошо, — отвечал Малютин, — и Шекспир, и Лев Толстой, и Горький, — он передохнул. — Все нравится, Василий Иванович, — и Алеша Карамазов, и старец Зосима, и барон, и Гамлет, и сцена из «Ричарда III». В каких только людей вы не перевоплощались за один вечер, за несколько часов!

Шли вместе. Долго еще беседовали, укрывшись от дождя под навесом у входа в гостиницу, где остановился Качалов. Артист просил писать ему. Он неоднократно признавался, что читает письма Малютина «с большим удовольствием и интересом», что они «такие хорошие, теплые и всегда трогательные». Приветствуя отца с возвращением на родную Волгу, Качалов писал о глубоком уважении к нему, о преклонении перед его «мужеством и ясностью духа».

Отклики Василия Ивановича Малютин называл «светом и теплом для души»:

«Это свет и тепло для души. Это вино жизни для сердца моего… В каждом слове чувствуется великая любвеобильная душа человеческая, впитавшая в себя так много житейской мудрости».

В 1925 году свидеться с Василием Ивановичем, как и с Викентием Викентьевичем Вересаевым, пришлось при печальных обстоятельствах… Неожиданно Москва была поражена вестью из Ленинграда о кончине 25 декабря Сергея Есенина. Мы с отцом узнали об этом, когда, приехав в столицу, остановились у Всеволода Иванова, жившего тогда на Тверском бульваре. Он был очень близок с Есениным и теперь тяжело переживал его смерть. На его долю выпала нелегкая миссия — встречать поезд с телом поэта. Всеволод Вячеславович то и дело задумчиво, с тоской, сквозь слезы, читал строки:

Около Дома печати выстроилась бесконечная очередь: все хотели увидеть любимого поэта, лежавшего там в гробу. С невероятным трудом протиснулись мы туда вместе с Всеволодом Вячеславовичем. Шла гражданская панихида… читались стихи… говорились речи. Сердца всех давила глубокая печаль о безвременно погибшем великом таланте.

Малютин только что отстоял свою смену в почетном карауле у гроба, утопавшего в цветах, и влился в густую толпу, наполнявшую зал. В это время начал читать «Письмо к матери» Качалов. Воцарилась мертвая тишина, все ловили каждое слово. Он начал спокойно, но не мог совладеть с душевным волнением — артист махнул рукой и ушел…

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, выступившая с чтением «Ответа матери», тоже разволновалась и, не закончив, оборвала чтение.

Сотни почитателей провожали Есенина до Ваганьковского кладбища, где словно поджидали его ушедшие ранее Неверов и Ширяевец. Движение на улицах прекращалось, пропуская процессию, пестревшую венками и алыми знаменами. Покрытое облаками небо плакало холодным дождем. По канавам шумели потоки мутной воды. Мы с отцом шли в обуви, заимствованной у Ивановых, потому что прибыли в Москву в морозный день, одетые по-зимнему. На какой-то улице повстречались с Вересаевым, пошли рядом. Немного не дойдя до кладбища, Вересаев остановился и сказал: «Нет, Иван Петрович, я вернусь, могу заболеть». Мы простились. Это была последняя встреча с Вересаевым.

На кладбище снова звучали прочувствованные речи и стихи. Мать Есенина, простая крестьянка, громко и неутешно рыдала и по-деревенски причитала над гробом сына. После скорбных маршей, при звуках которых знамена преклоняли к гробу, земля приняла поэта.

…Еще из далекой Кежмы, с берегов Ангары, Малютин в 1946 году написал Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник, а летом следующего года, зайдя на ее квартиру, восхищался необычайным книжным богатством, которое размещалось в шкафах, на полках, тумбочках, стульях и даже на полу. Приковывали взор и портреты великих деятелей культуры, бюсты Данте, Сервантеса, Шекспира, прадеда хозяйки М. С. Щепкина. Овдовев в 1939 году, Татьяна Львовна жила вместе с другой старушкой — Маргаритой Николаевной Зелениной, дочерью гениальной русской актрисы М. Н. Ермоловой. Женщины ласково встретили гостя из суровой Сибири. Маргарита Николаевна, которую Щепкина называла своим «ангелом-хранителем», приготовила кофе, закуски и куда-то отлучилась. А Татьяна Львовна, угощая сибиряка, расспрашивала о скитаниях по Сибири, о литературных делах и сама с увлечением рассказывала о встречах с А. М. Горьким, об артистическом мире и своих творческих планах.