Фёдор Жорин - Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США

Пришлось мне бросить семью в Комсомольске-на-Амуре, а самому кантоваться в так называемой офицерской гостинице. Двухкомнатную квартиру превратили в казарму для офицеров. Стояли даже двухъярусные солдатские кровати. Мне повезло устроиться на кухоньке, в которой поместились диван и узкий шкаф-гардероб. Стоять можно было на двух ногах только при открытой двери. Зимой, чтобы уберечься от мороза, на окна вешались два солдатских одеяла, между которыми постоянно держался лед. Зато не было сквозняков. Спать можно было только в теплом белье и спортивном костюме.

Вот такие бытовые условия для старшего офицера, майора контрразведки были в 1976–1977 гг. И это при известном правиле, что в ДВВО вход открыт всем, а вот выхода почти не бывает.

Работа аналитическая. Агентуры нет, надо читать всякую муру, и красиво ее оформлять — с утра и до вечера. Через несколько месяцев работы — первый срыв. На партсобрании меня стали ругать, что качество моих документов не соответствует требованиям, что руководству отдела приходится их корректировать.

Замечу, что это был метод воспитания подчиненных. Их ни за что ругали. Кто терпел, того через некоторое время начинали хвалить, говорить, что он учел ошибки, перестроился и может быть выдвинут на руководящую должность.

Но как же с объективной оценкой? Я встал на партсобрании и спросил: «Как следует оценить ситуацию? Я лично подготавливал в среднем за месяц 15–17 документов. И так полгода. А секретарь парторганизации — тоже старший оперуполномоченный, майор — за это же время не подготовил ни одного документа. И вот его хвалили, а меня критикуют. Логика отсутствует».

После партсобрания начальник и заместитель вызвали меня в кабинет и уже по командной линии стали дожимать, что я неправильно понимаю их критику. Тут я снова им напомнил, что есть партийная критика, а что есть зажим партийной демократии посредством командования.

В общем, начальники поняли, что подмять под себя меня не удастся, что записи в моем личном деле о нетактичности в отношении сослуживцев и начальства имеют место быть в натуре. Решался вопрос обычным путем — до истечения года можно было отправить меня обратно в Комсомольск-на-Амуре с выводами о непригодности к руководящей работе.

Однако в мае 1977 года в Управление ОО КГБ по КДВО приходит вызов в аспирантуру на одного сотрудника. Сделали этот вызов кадровики для одного приближенного к начальнику управления. И одновременно пришла разнарядка о направлении сотрудника его уровня для прохождения службы в ГДР. Конечно, он выбрал Германию.

Но заявить об отсутствии кандидата в аспирантуру ВКШ, а равно как потом и завалить экзамены — это рассматривалось всегда как существенный недостаток в воспитании кадров.

В моем личном деле была запись о том, что, обучаясь очно в Высшей школе КГБ, я написал научную работу, которая заняла первое место среди слушателей учебных заведений Комитета. Кроме того, буквально на днях до этого я сдал экзамен на знание английского языка в пределах военного переводчика. И немецким владел достаточно прилично. Пришлось остановиться руководству на моей кандидатуре. Поскрипели губами и отправили в Москву сдавать экзамены. А я возьми да и набери 20 баллов из 20!

Произошло невероятное в очередной раз в моей судьбе. Без блата, с несговорчивым, т. е. трудным характером, офицер сумел через два года, службы вырваться из Дальневосточного округа. И не куда-нибудь, а в Москву, в очную аспирантуру. Судьба снова улыбнулась, обогрела своей лаской.

В аспирантуре меня назначили старостой курса.

Два года жизнь шла своим чередом. Родился сын — весь курс обмывал. Получил кличку «аспирант». Но конфликты меня не минули и здесь.

Во-первых, заказчиком диссертации было Пятое (политическое) управление КГБ СССР. Я собирал фактический и статистический материал в УКГБ по Москве и Московской области, в УКГБ по Ленинградской области, КГБ Белоруссии и КГБ Молдавии, Третьем и Пятом управлениях КГБ СССР.

Картина получилась серьезная, но выводы не соответствовали содержанию статьи начальника Пятого управления Комитета генерал-лейтенанта Ф.Д. Бобкова, напечатанной в ведомственном, совершенно секретном журнале «Сборник КГБ СССР».

В статье доказывалось, что только вызов и поверхностная беседа молодого сотрудника органов КГБ, окончившего строительный институт, достаточны для изменения мировоззрения доктора философских наук. В деле подшито несколько агентурных сообщений о достаточно устоявшихся антисоветских взглядах личности, а стоит только его пригласить в здание КГБ, как через 20–30 минут общения человек пишет извинительные заявления, объяснения.