Фёдор Жорин - Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США

Другим примером патологической сверхосторожности высшего командования ГСВГ может служить ситуация с подземным танковым заводом возле города Ордруф. Разговоры о его существовании велись даже на уровне рядового состава. Командование же танкового полка, дислоцированного в городе Ордруфе, ограничилось окружением территории по периметру колючей проволокой, и устроило там танковый полигон. Копать землю, было запрещено категорически.

Эти факты мне известны. А сколько таких подземных заводов и тоннелей было построено на территории Германии узниками концлагерей и саперными подразделениями Вермахта совместно со специальной строительной компанией, возглавляемой Тодтом?

Так что я могу заявить, что в 1960—70-е гг. советское командование больше интересовали покрашенные в зеленый цвет деревья, заборы и побеленные дорожки на дежурных огневых позициях ракет ПВО, чем то, что находится под нашими гарнизонами и воинскими складами.

Все было временно. Пять лет отслужил — и домой. Только бы ничего не случилось. Только бы не приехала комиссия с проверкой. Все было временным. Только показуха была постоянной.

Трудно передать чувства, которые я испытал, когда в 2009 году поехал туристом в Германию и заскочил на пару дней в г. Йену, возле которого прослужил 5 лет. Меня отвезли к бывшему военному гарнизону. От гарнизона остались только высокая гора кирпичей и новое, построенное перед убытием Советских войск в СССР трехэтажное здание, в котором проживали семьи офицеров.

Ну, понятно. Эго дело немцев, что разрушать, что стирать с лица земли и из памяти народа.

Как говорят сейчас, фишка не в этом. Дело в том, что мне показали бронированные двери, открыли их, и я увидел бункер: бомбоубежище, от которого шел бетонированный ход до места, где в свое время стояли на дежурстве наши ракеты ПВО, а еще раньше, то есть до 1945 года, находилась зенитная батарея Вермахта. Батарея прикрывала подступы к г. Йена.

В мое время (1970–1975 гг.) попытку узнать, каким образом на верхушке горы функционировал 50-метровый бассейн для солдат Вермахта, пресекли в приказном порядке. А когда обнаружился подземный ход от случайно просевшей земли под тяжестью танка, то вместо исследования, откуда и куда он ведет, поступил приказ: «Засыпать бульдозером и забыть о нем».

Таким образом, ни о бункере, ни о бетонированном ходе сообщения никто из командования нашего ничего не знал. Пока новая власть в Германии не решила стереть с земли старые, оставшиеся от Вермахта казармы… Вот на таких пороховых бочках и дислоцировались наши гарнизоны в ГДР.

Хотя зачем нам ситуация на территории Германии? Разве народу не известно, что до сих пор остается за семью печатями тайна ставки Гитлера в Калиновке под Винницей? До сих пор не раскрыты секреты водных и подводных сооружений в Калининграде (бывшем Кенигсберге) и т. п. Все это следствие трусливой позиции как бы чего-нибудь не случилось. А это уже давно случилось. Случилось так, что население, народ не знает, в каких условиях, на какой или возле какой пороховой или ядерной, химической бочки оно живет.

Что за войска, в которых за 10–20—40 лет «ничего не случилось»? В таких воинских частях офицеры перестают чувствовать себя военными, людьми, которые предназначены для предупреждения и ликвидации опасности.

Впервые меня повергло буквально в недоумение, когда в 1966 году мой начальник особого отдела КГБ по 8 ракетной бригаде (г. Осиповичи) заехал, проезжая мимо, к одному сотруднику. Его долго искали, потом посоветовали заехать на хоздвор части. Оказывается, он завел себе пару поросят и прекрасно совмещал личное со служебным. Подумать только! Офицер военной контрразведки на глазах у всего ракетного гарнизона откармливает поросят!

Полагаю, что ни один сотрудник особых отделов КГБ, начиная от бригадного отдела и заканчивая особым отделом военного округа, не признается в том, что фактически после расформирования подразделений «Смерш» приданные этим отделам КГБ отделения, взводы, роты не обучались соответствующим навыкам. Все занятия сводились к политподготовке. Изредка проводились занятия по строевой подготовке. Все остальное время они занимались решением хозяйственных вопросов руководства особых отделов. В лучшем случае это были личные водители жен этих начальников. Некоторые из них потом становились и зятьями.

Но о боевой, специальной подготовке по задержанию преступников, по их обнаружению, по фиксированию следов преступной деятельности, оказанию первой медицинской помощи, кроссовой подготовке и т. п. эти солдатики не слыхали. Впрочем, как и большинство офицеров военной контрразведки, которые не оканчивали Высшую школу КГБ или не проходили переподготовку на специальных курсах. Полевая форма висела годами в гардеробах, многие разучились воротнички подшивать. Занятия в спортзалах ограничивались игрой в «пенсионный волейбол». Согласитесь, бывшие коллеги, что так оно и было. Так о какой боевой готовности могла идти речь? Лично я за 8 лет службы в трех особых отделах (ракетная бригада, корпус ПВО, танковая дивизия) выезжал на учения с войсками на полигоны Капустин Яр, Эмба, Телемба, Тарутино 11 раз. Средняя продолжительность одного учения была около 20 дней, да 4—10 дней в эшелонах. Кому хоть раз так повезло, тот знает, о чем речь. Особенно, если учесть, что у опера нет своего служебного транспорта на учениях.