Фёдор Жорин - Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США

Именно тогда выходил на боевое крещение Суворов, а несколько позже начинал свою военную карьеру Кутузов. Вслед за этими гигантами русского военного искусства расправляла крылья славная стая суворовских орлов. И уже тогда в среде русского офицерства противоборствовали два враждебных друг другу устремления, различие которых с такой силой обозначилось в павловскую эпоху и оставалось в старой русской армии до ее последних дней. Объяснение существа этих непримиримых разногласий лучше, нежели что-либо другое, покажет нам истинные традиции русского офицерства и отметет все то дурное, что отбрасывает тень на офицерский корпус прошлого. В XVIII в. корпус русских офицеров комплектовался производством из унтер-офицеров как дворян, так и низших чинов, взятых по набору. В конце этого века офицеров стали выпускать и кадетские корпуса. Если не считать революционной французской армии, русские войска были тогда единственными, в которых солдату и унтер-офицеру открывался доступ к офицерским чинам. То был золотой век русского офицерства. Всеобщим кумиром становился Суворов. Его понятия о чести офицеров быстро проникали в толщу армии и будили воспоминания о славных петровских временах. После штурма Измаила Суворов как-то заметил: «Мы с Кутузовым хорошо понимаем друг друга, если бы Измаил не был взят, ни меня, ни его не было бы в живых». Так просто и выразительно сказал Суворов о долге военачальника. Жизнь и доблесть офицера — в победе!

Когда во время Альпийского похода 1799 года русская армия, преданная австрийцами, оказалась запертой в горах перед лицом превосходящих сил противника, Суворов выступил непреклонным хранителем русской воинской чести. Он не хотел и думать об отступлении. Суворовские войска в результате многодневного пути через заснеженные отвесные скалы были истощены. У солдат и офицеров развалились сапоги. Не хватало сухарей, боеприпасов. На созванном Суворовым военном совете он сказал: «Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире. Мы на краю пропасти. Но мы русские! Мы все одолеем!..» Все офицеры, присутствовавшие на совете, дали клятву верности Суворову. «Мы вышли от Александра Васильевича, — вспоминал Багратион, — с восторженным чувством… победить или умереть со славой, закрыть знамена наших полков телами своими».

Совет в горах решил продолжать поход. Русский штык прорвался сквозь Альпы. Суворовские войска, выйдя в Муггенскую долину, неожиданно ударили по французам. Это появление русских, которых уже считали погибшими во льдах, было ошеломляющим для неприятеля — французы отступили. Со славой закончил фельдмаршал свой швейцарский поход.

И на долгие годы волнующие слова Суворова, сказанные им 1 октября 1799 года в момент тягчайшего Муттенского кризиса: «Мы — русские. Мы все одолеем!», — служили первой заповедью воинской чести русского офицера.

Еще в чине подполковника, участвуя в семилетней войне, будущий генералиссимус российской армии твердо определял место офицера в сражении. Не ведая страха, Суворов с одной лишь тонкой офицерской шпагой бросался в самые опасные места штыкового боя, приговаривая: «Где тревога, туда и дорога. Где ура, туда и пора». Эти короткие и блестящие по своей краткости и ясности изречения точно указывали офицеру того времени правила его воинской чести.

Кто хочет командовать, тот должен уметь и повиноваться — таково незыблемое правило воинской дисциплины. Чем выше чин имел офицер, тем строже взыскивал с него Суворов. Когда в дни итальянской кампании генерал Розенберг позволил себе не выполнить боевого приказа, Суворов категорически предупредил его: «Не теряя ни минуты, немедленно сие исполнить, или под военный суд».

Вместе с тем Суворов, как и Петр, был горячим поборником братского товарищества в офицерской среде и отеческого отношения к солдату.

Суворов и его сподвижники понимали, что русские войска требуют для себя особенных генералов и офицеров, не похожих на тех, какие существовали в прусской и иных армиях. Сердца наших солдат открывались навстречу таким начальникам, которые жили с ними одной жизнью в трудах и походах и на поле брани. Личные боевые качества офицеров развивались всеми мерами, в том числе и резко отрицательным отношением самого Суворова к «немогузнайкам», к тем, кто был убежден в том, что офицерским званием можно покрывать невежество. Суворов, считавший для себя честью «есть кашу с фанагорийцами», показывал пример братских чувств к солдатам. И офицеры его времени учились строго отделять требования службы от своих личных капризов, симпатий или антипатий.