Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Уже взрослым человеком иду однажды светлым июньским вечером московскими улочками в районе Ордынки. Улицы совершенно пусты, стоят два мужика, чешут от безделья затылки, разговаривают:

— Смотри, Колян, еще только восемь часов, а уже — никого…

— Как жиды, в натуре!.. Заперлись дома, книжки читают…

Но вернемся в бараки в конец сороковых.

Короче, стал я на некоторое время евреем, и конечно, моим сверстникам захотелось проверить, каковы мои физические данные. Пришлось отмахиваться. Хорошая получилась практика. Многажды пригодилась в жизни.

Как-то, будучи уже студентом первого курса университета, возвращаюсь ночью домой. Троллейбус полупустой — двенадцать часов ночи.

Два шпанистого вида парня — кепочки-шестиклинки, сапоги гармошкой с подвернутыми верхами — пристают к девушке. Пристают вяло, девушка им не нужна, сразу видно. Просто ищут приключений на свою задницу, им надо, чтобы кто-то заступился за нее, и вот тогда…

— Пацаны, — говорю, — оставьте девчонку в покое…

Тут же оставили, повернулись ко мне:

— Тебе чо, больше всех надо?

— Это твоя шмара, что ли?

— Нет.

— Хера ли тогда?..

— Слышь, Колян, студент нарывается…

— Придется поучить. Ты где сходишь?

— На «Восстания»…

— О, глянь, попутчик… И нам туда…

Стоим, ждем остановки. Присмотрелся я к ним. Хиловаты оба. В чистую драку вряд ли полезут. Значит, ножи… Ладно, в крайнем случае убегу. Стометровка у меня — 11,2 секунды. Хрен кто догонит.

Вдруг стоящий позади меня мужичонка лет сорока, по виду работяга, шепчет:

— Не дрейфь, парень, я с тобой сойду.

Думаю про себя: какая от него помощь? Только обуза… В случае крутого поворота и убежать не смогу…

— Остановка «Площадь Восстания», — объявляет водитель.

Сходим. Там у нас большая Доска почета стояла. Заходим за нее. Мужичонка куда-то исчез. «И слава богу!» — думаю.

Начался обычный в таких случаях базар — прелюдия к драке.

— Что ж ты, парень? Тебе это надо было?.. Молодой, красивый… Придется тебя еще разукрасить…

Один уже заходит за спину. «Так, — думаю, — этого, который за спиной, надо вырубать первым…» Поворачиваюсь к противнику, а он, вижу, падает… Что такое?! Но думать некогда, повернулся к тому, что стоял передо мной, и кулак занес… А он бежит… Чертовщина какая-то!

Снова поворачиваю голову назад — передо мной мужичонка из троллейбуса.

— Я ж тебе говорил, не дрейфь!

Иван Афанасьевич (так звали моего попутчика) тоже жил в наших бараках, работал на заводе. В этот раз он нес с работы в авоське завернутый в бумагу кусок точильного круга. Вот этой авоськой он и огрел моего противника по уху.

Мы наклонились к лежащему. Дышит.

— Вы чо, вы чо? — шепчет. — Мы же пошутить хотели…

— Больше так не шути, мандюк, — сказал Иван Афанасьевич.

Мы с Иваном Афанасьевичем еще пару раз встречались в ночном троллейбусе. Увидев меня, он поднимал руку, сжатую в кулак, и приветствовал:

— Рот Фронт!

Но вот что удивительно! Живя в бараках, в нищете, испытывая на своей шкуре весь ужас социалистического быта, я иногда мысленно говорил себе: «Какое счастье, что я родился на нашей советской родине, а не где-нибудь в Америке».

Году в 90-м в Нью-Йорке открылось «Русское радио». Очень вовремя. Из бывшего СССР приехало много пожилых людей; им уже никогда не выучить английского языка, не вписаться в новую среду. Они тосковали.

И тут — с утра до вечера — радио. На родном языке! Новости — с Родины и американские, — полезные советы, встречи с интересными людьми. Поскольку «Русским радио» руководил мой старый друг, Павел Давыдович Палей, я тоже оказался в списке «интересных людей».

И вот я на радио. Отвечаю на вопросы ведущего, затем — звонки радиослушателей. Первый же звонок:

— Славочка! Вы никогда не догадаетесь, кто вам звонит. Это Роза Соломоновна, жена вашего классного руководителя Владимира Львовича Лившица… Ой, у него будет инфаркт!.. Он ушел гулять с собакой и, когда узнает, что пропустил ваше выступление…

— Не волнуйтесь, Роза Соломоновна, — успокаиваю я, — дайте мне ваш телефон, я вам позвоню после передачи…

Владимир Львович был нашим классным руководителем в 9-м — 10-м классах. Он преподавал физику. Но когда заболевал кто-то из учителей математики — он преподавал алгебру, геометрию, тригонометрию. То же — и с астрономией, и с историей. Ушла в декрет учительница немецкого языка, симпатичная татарочка со стройными ножками (помню, мы все время лазили под парты, чтобы полюбоваться на ее ножки) — он целую четверть преподавал немецкий. Выяснилось, что немецкий он знает лучше, чем наша стройноногая немка.