По своему обыкновению, Джон Пол Джонс тоже имитировал ледяное спокойствие в отношении последних событий. Но за этой улыбкой Чеширского кота скрывалась растущая озабоченность тем, как вели себя участники группы и ее приближенные. Не на сцене, где «чувство удовлетворения было громадно». Но за сценой, где групи становились все безумнее, наркотики — дороже, а мечты — более чем причудливы. К концу американского тура 1973 года он фактически был готов покинуть группу, шутя с друзьями, что рассматривает возможность «уйти в отставку», чтобы стать хормейстером Винчестерского собора.
«Я просто пресытился гастролями, — впоследствии сказал он Дэйву Льюису. — Я пришел к Питеру и сказал ему, что хочу уйти, если положение вещей не изменится. Моей семье было нелегко, когда я отсутствовал так долго. Как ни странно, ситуация изменилась довольно быстро после нашей встречи. Мы особо не гастролировали в школьные каникулы, и к вопросу о времени наших туров стали подходить более внимательно. Что–то должно было поменяться, так и произошло, и это быстро забылось. Я доверил Питеру навести порядок…»
Способ Гранта «наводить порядок» заключался в сохранении этого факта в секрете даже от Планта и Бонэма. «Конечно, я рассказал Джимми, и он не мог в это поверить», — сообщил он Льюису. Джонс был «семьянином», который был встревожен тем, как тур 1973 года вышел из–под контроля, кульминацией чего стала кража из отеля Drake. Он также переживал из–за смертельных угроз, которые, как признавал Грант, «стали весьма тревожащими». Короче говоря, с Джонса было достаточно. Но Грант, как всегда проницательный, понял, что некоторое время бездействия — это все, что нужно Джонси, чтобы вернуться. Однако на самом деле понадобилось куда больше, чем простые обещания, чтобы убедить всегда надежного Джонси не покидать корабль, и теперь приближенные предполагают, что в сущности он, говоря кратко, сделал формальное заявление об отставке, и в начале 1974 года Пейдж и Грант оказались в затруднительном положении, размышляя, как лучше всего продолжить без него, при этом оставляя Планта и Бонэма в неведении относительно серьезности ситуации до тех пор, пока они не поймут, что делать.
Впервые ты почувствовал себя сессионным профи, когда тебя наняли на сессию Дэйва Берри, где записывалась ‘The Crying Game’. Ты играл на басу в этой композиции и в той, что была на стороне B ‘Don’t Gimme No Lip Child’. Ты знал, что сессия была хороша, ведь Джимми Пейдж, известный сессионщик, тоже был там, пластинку теперь крутили по радио и все такое. Juke Box Jury. [Сноска: Британская телепрограмма. — Прим. пер.] «Наша комиссия решила, что это… хит!» — сказал Дэвид Джейкобс. И так и было, черт возьми. Теперь ты, похоже, знал, как чувствует себя кто–то вроде Джимми Пейджа. Он играл на записи множества хитов. Не то чтобы ты знал об этом, разговаривая с ним. Всегда очень хладнокровный. Приветливый, но очень хладнокровный. И ты себя вел так же. Следующие несколько лет вы постоянно натыкались друг на друга, кивали и говорили «привет». Улыбались и молчали. Просто подключались и играли. Бренчали на гитаре за спиной Лулу, Донована, Herman’s Hermits… всегда очень хладнокровно, никогда ни о чем не рассказывая.
Казалось, иногда было неважно, кто что играл. Порой, как, например, в случае с треком Herman’s ‘Silhouettes’, разошедшимся миллионным тиражом, ты знал, что это твой пульсирующий бас и яркая гитара Джимми сделали его таким, каким он был, в равной степени, как и тупая улыбка Питера Нуна. Все девчонки визжали, когда он выходил на сцену, но ты знал, что Микки Мост, продюсер, понимал, кто на самом деле обеспечил успех записи. Нет, ты никогда ничего не говорил. Крутые ребята вроде Микки и Джимми этого не делали. Они просто продолжали, и так же поступал ты. Деньги тоже были неплохими. Иногда тридцать фунтов в день, а в некоторые дни и того больше. Если ты хотел, а Джон Пол Джонс хотел. Джон Болдуин, может, и размышлял бы, зачем все это было, к чему все это должно было в конце концов привести, но он был скучным. Джон Пол Джонс был одним из тех ребят, кто знает что к чему и что почем, и порой зарабатывал за день больше, чем его отец за неделю, за месяц. Иногда даже больше денег, чем казалось правильным.
Но не все сессии были плохими, отнюдь. Ты играл на басу для синглов молодых парней вроде Марка Болана и Рода Стюарта. Талантливых парней, которых еще не слышал мир. Молодых парней без гроша за душой, просто выручая их, ведь ты был славным малым. Даже приобретая славу аранжировщика, разбирая струны в треках классных ребят, кто мог себе позволить заплатить тебе, вроде The Yardbirds, The Stones, Донована… Приходишь, все для них раскладываешь, снова уходишь — и все благодарны.
Читать дальше