Игорь Стодеревский: Автобиография. Записки офицера спецназа ГРУ

По материнской линии я «азиат», мама Щербакова Тамара Николаевна родилась в 1927 году в городе Ашхабаде. Дед Щербаков Николай Александрович (одиннадцатый ребёнок в семье) и бабка Клавдия Фёдоровна Сачко также уроженцы Ашхабада. Прадеды мои из переселенцев конца 19 века, одни из Тамбовской губернии другие из Харьковской губернии. Мамина родня была мне ближе, так как мы жили в Туркмении и в Ставропольском крае на родине отца бывали не часто, как мне помнится раза четыре. Да и родственников там было не много: бабушка, её дочь моя тётка Тамара и два моих двоюродных брата Геннадий и Юрий. А вот в Средней Азии родственников было много, в основном в Ашхабаде. У моего деда Щербакова Николая Александровича была большая семья три сына и дочь, моя мама. Ещё двое детей умерли в младенческом возрасте.

У деда был свой дом и большое хозяйство: свиньи, куры, утки, индюки, но на хозяйстве была бабушка. А дед пропадал на работе, он был директором топливной базы, толи Туркмении толи Ашхабада сейчас точно не помню. Был он высокого роста 185 см и крепкого телосложения, да и все его сыновья мои дядьки были ему под стать. И обувь все носили 45 размера. Я всех этих параметров достиг уже к 17 годам.

Мама тоже была для женщины не маленького роста 172 см и в отличие от деда с бабкой, которые были по характеру спокойны и даже мягки, имела жёсткий мужской характер и обострённое чувство справедливости.

Видимо, она пошла в свою бабку Щербакову Апраксию, в девичестве Журавлёву, 1856 года рождения. Та ещё в 1919 году участвовала в подпольной борьбе против англичан, когда они оккупировали г. Ашхабад (тогда Асхабад). Распространяла листовки в железнодорожных мастерских, единственном промышленном предприятии города того времени. Позже, уже с возрастом, она стала как бы мировым судьёй целого района города. К ней шли с различными спорными вопросами, и как скажет баба Шура так оно и будет.

Мама моя также не оставалась в стороне от житейских проблем. Когда они с отцом уже жили в Донецке в 70 годах, жители ближайших домов называли её комендантом. Только она могла повлиять на разбушевавшегося соседа мастера спорта по боксу, ей подчинялись.

Во дворе у деда в небольшом двухкомнатном домике жила тётя Нюра, старшая сестра бабушки. Всю её семью, мужа и двух детей вырезали басмачи в городе Коканде. Так она и прожила одна рядом с ними до 1970 года, переезжая к нам каждый раз, когда мама рожала очередного ребёнка. Она помогала ей, пока нам не исполнялся год, а затем уезжала, не смотря ни на какие уговоры. Не знаю почему, но из всех детей она больше всех любила меня. Наверно из-за того, что я не вступал с ней в пререкания, понимая, что человек пожилой и с этим надо мириться. А поворчать она любила. В 1970 году у неё стало ухудшаться здоровье, моя бабушка к этому времени уже умерла. В Донецк, где к этому времени жили мои родители, она ехать отказалась. И её забрал к себе родной брат Сачко Константин. Капитан запаса прошедший в войну до самого Берлина. Он жил с семьёй в Ташкенте и закончил во время войны то самое военное училище, в которое я поступил в 1967 году.

Дед мой Николай Щербаков тоже участник войны, но с Японией. Когда его в 1941 году призвали, военком пожалел, всё-таки четверо детей и отправил на Дальний восток. Четыре года просидел в окопах на границе. А когда в 1945 году началась война, принимал участие в боевых действиях в Манчжурии.

Дед рассказывал, что в рукопашной против нашей трёхлинейки японцам не помогали ни какие приемы, ни каратэ, ни джау-джитца.

Бабушка всю войну одна тянула четверых маленьких детей, самая старшая была моя мама, ей в 1941 году было 14 лет. Она рассказывала о страшном голоде, который был в то время в Ашхабаде. «Идёшь в школу, сидит пожилой туркмен просит милостыню. Идёшь назад, уже лежит, умер». Очень сложно было забирать младшего брата Жору из садика, он был 1941 года рождения. Сразу задавал вопрос, есть ли дома суп, в случаи отрицательного ответа падал на пол, закатывал истерику и отказывался идти домой. Да и выжил он только благодаря пиву, бабка им торговала. Война, войной, а пиво было. Так вот бабушка собирала со дна пивных бочек тот жмых, что там был, заворачивала в марлю и давала сосать сыну. Молока ведь не было.

А отец воевал на Кавказе, пограничники участвовали в обороне перевалов. Он мало мне об этом рассказывал. И только когда они собирались с друзьями за столом на 9 мая, можно было что услышать. Помню как он, смеясь, рассказывал случай. На передовой было затишье, и он пошёл в медпункт разрезать чирей. А он гад соскочил в самом не удобном месте, на ягодице. Отец зашёл в палатку, фельдшер уложил его на стол и сказал приспустить брюки. И в это время авианалёт. Все бегом по окопам и щелям. Ну и отец конечно тоже, только бежал он самый последний, не очень то удобно бежать со спущенными штанами, держа их обеими руками. Да к тому же «Мессер», его бегущего пытался достать из пулемётов. Долго ещё над ним сослуживцы смеялись. Говорили, что не надо было тебе Юра вообще бежать. Надо было встать и задрать задницу в небо. Немец решил бы, что это новое русское оружие и дал бы дёру.