Рихард Крафт-Эбинг - Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

«Коготок увяз, всей птичке пропасть».

Это и случилось со мной с тех пор, как я уступила моему мужу ради уважения к его литературной славе и подчинилась его прихотям.

Он напрямик стал просить меня изменить ему. Сначала я наотрез отказалась, но он нашел безошибочный способ сломить мое упорство.

Он молча выслушал мой отказ, не выказав даже никакой досады, но с этого дня совершенно бросил писать. Прошли недели, месяцы. Я предвидела день, когда у нас не будет денег, и сказала ему об этом.

Кажется, он только этого и ждал.

– Ты, вероятно, думаешь, что я могу так же писать книги, как ты вязать чулки? Для работы мне необходимо быть в хорошем настроении, и чтобы у меня было какое-нибудь поощрение. Ты знаешь, что я хочу сказать. Если ты желаешь, чтобы я зарабатывал на жизнь твою и твоих детей, ты тоже можешь что-нибудь сделать для этого. Можно подумать, что я прошу у тебя что-нибудь невероятное! То, о чем я говорю, может быть лишь удовольствием для тебя, а ты относишься к этому точно к самой тяжелой жертве!

Что я могла поделать, как не уступить?

Я снова ждала ребенка, вместе с Линой у меня будет трое. А денег в доме вечно не хватало. Как я ни старалась экономить, вечно появлялись неожиданные расходы: то кто-нибудь угрожал подать в суд за долги, смотришь, издатель или газета не заплатили, одним словом, все мои сбережения были поглощены. А когда Леопольду приходило желание купить что-нибудь дорогое – дорогое по нашим незначительным средствам – у меня не хватало смелости отказать ему, потому что в результате дело шло о его деньгах.

Я добросовестно разбиралась в своей душе, задавала себе вопросы, чтобы понять, что, собственно, заставляло меня отказываться исполнить его желание. По существу, он совершенно верно заметил, что нет ничего ужасного отдаться другому мужчине, кроме мужа. Была ли это причина нравственного свойства? Нет и вместе с тем – да. Мое нравственное чувство не противилось любви другого человека при условии; чтобы во мне говорила не только чувственность, но и сердце. А между тем мой муж, дети и мой дом составляли для меня целый мирок, который вполне удовлетворял меня. Дело, значит, было не в моем желании, а в его. И моя природа возмущалась его насилием над ней.

Кроме того, к этому присоединялись еще и другие соображения. С тех пор, как я жила в Захер-Мазохом, я или была беременна, или кормила ребенка; и обязанности, проистекавшие из этого, казались мне более настоятельными и более близкими мне, чем удовлетворение его желаний. А что, если я уступлю ему и от этого будут последствия? В доме уже был один ребенок, матерью которого не была я; неужели можно допустить другого, чьим отцом будет не он? Все это было так противно, так опасно для нашего счастья, что я с ужасом отбросила эти мысли. Между тем я уже дошла до того, что не решалась отвечать ему категорическим «нет»!

Так как мой муж не мог уже больше надеяться в этом отношении на Штауденгейма, то, он начал подыскивать для меня другого любовника.

Он очень быстро убедился, что в Брюке не было большого выбора. Мне следовало ехать в Грац и оставаться там до тех пор, пока я не найду там «грека». Так он называл моего будущего любовника, потому что любовник в его рассказе «Венера в мехах» – грек, и мой должен был играть одинаковую с ним роль в будущей драме. Я обдумывала, каким образом устроить так, чтобы по возможности сократить мое пребывание в Граце. Случай пришел мне на помощь. Мы ждали получения денег, которые должны были пойти на эту поездку; деньги пришли, но их было гораздо меньше той суммы, на которую мы рассчитывали, что позволяло прожить не более восьми дней и отеле. На этот раз я благословляла судьбу, обыкновенно неблагоприятную для меня.

Леопольд советовал мне каждый день ходить в театр, много прогуливаться и, в особенности, искать и самом отеле, потому что в отелях женщины, путешествующие одни «могут завязать очень интересные знакомства». Он был опытен в этом отношении, так как сам познакомился с г-жей Р. и г-жей П. в отелях.

Я увезла с собой его добрые советы, а также и меха, и прелестные платья, которыми он наполнил мой сундук, и привезла их обратно такими же чистыми и нетронутыми, как и взяла, так как не нашла случая их надеть. Я пробыла в отсутствии только два дня. Как только я приехала в Грац, я написала мужу, что в дороге у меня сильно разболелись зубы и что я на другой же день вернусь, если мне не будет лучше, потому что сидеть больной в отеле не поведет ни к чему. Я получила с обратной почтой письмо, в котором он писал: «Вернись, тебя встретят с распростертыми объятиями, так как твой муж сгорает желанием видеть тебя».