О самой операции мне рассказали её участники – офицеры и солдаты военкомата, принимавшие в ней участие. Ко времени вылазки банды было приурочено и выступление вечером того же дня в Кедайняе группы численностью до полусотни человек. Они вышли на центральную улицу города с антисоветскими возгласами «Долой советских оккупантов!», «Свободу Литве!»
Узнав о демонстрации, я с тремя солдатами, проходившими службу в уездном военкомате, тут же отправился навстречу идущим и ревущим демонстрантам. У одного знакомого русского юноши, издавна живущего в Литве, спросил: «Кто они и чего хотят?» Он ответил, что это – местные антисоветчики: «Требуют прекращения советской оккупации и свободы Литве… под протекторатом Англии. Впереди их главарь, возможно завербованный английскими спецслужбами…»
Мы встали на пути идущих и предложили прекратить шествие и разойтись по домам. Большинство прислушалось, беспрепятственно подчинилось разумному совету. А группа из пяти-семи человек во главе с истерически оравшей «агитаторшей» была задержана и препроведена в КПЗ при комендатуре. Предводительница пыталась сопротивляться и даже размахивала пистолетом: «Не трогайте меня! Буду стрелять!». Один из бойцов болевым приёмом крутанул руку визжащей агитаторши, и пистолет упал на дорогу. Я тут же подобрал его. Это был десятизарядный дамский пистолет «монтекристо». Так мне объяснили в уездном военкомате, когда на следующее утро сдавал «трофей»…
К сожалению, ни объявлявшиеся амнистии, ни оперативные действия не дали желаемых результатов, и тогда было решено переселить часть населения из районов наибольшего разгула бандитизма, – в другие советские регионы.
Впрочем, выскажу свое мнение по этому сложнейшему вопросу. Конечно, всякое насилие – зло, унизительное и оскорбительное. Но это переселение, пусть и насильственное, было меньшим злом, нежели жизнь в каждодневной опасности за жизнь.
Я встречался со многими людьми, которых называют насильственными переселенцами в другие районы. Не только с литовцами, но и с крымскими татарами, и с представителями народов Северного Кавказа, и с корейцами, ранее проживавшими в Приморском крае. Большинство из моих собеседников соглашалось с тем, что их выселение из родных мест в другие районы было вынужденным в той чрезвычайно опасной обстановке, в которой тогда находилась советская страна.
В районах нового местожительства они получили условия, необходимые для спокойной жизни, для работы, для учёбы детей. И главное – были спасены от гибели, от каждодневной опасности. Впрочем, замечу ещё раз: это моё виденье, понимание сложнейшей проблемы «выселения-переселения».
…Тем временем, состояние моего здоровья не только не улучшилось, а ещё больше осложнилось. Медицинская комиссия признала меня негодным к военной службе и исключила из военного учёта. Надо было всерьёз подумать и о продолжении образования. По совету маминого брата Николая Семёновича, я поехал в Таганрог, где жила его семья.
Спустя два года после отъезда из Литвы, я запросил у руководства Кедайняйской дистанции пути и строительства служебную характеристику. Она сохранилась у меня по сей день. В ней есть такие строки:
«Осадчий И. П. считался примерным работником. К порученной работе относился добросовестно. Проявлял личную инициативу. Особое внимание уделял налаживанию трудовой дисциплины среди рабочих».
И подписи:
ПЧ-5 – Евсин ПЧ ПР – Масютин. [2] ПЧ-5 – Начальник 5-й дистанции пути; ПЧ ПР – Начальник отдела кадров дистанции пути.
Только мне одному известно, что скрывается за этими словами…
Иван Осадчий. Шестой месяц службы в Красной Армии. «Шёл парнишке в ту пору восемнадцатый год…» (Снимок 6 мая 1945 г.)
Иван Осадчий (18 лет). Август 1945. Война закончилась. Но в Литве очень тревожная обстановка. Надо быть при оружии.
Похороны Алексея Волгина. Осень 1945 года
На фотографиях на переднем плане Аня Зябкина – жена Алексея.
На подводе у гроба – руководители дистанции пути: в центре – Ф. У. Евсин; слева от него – К. Р. Масютин.
Последнее «Прости». Вечная память тебе, дорогой друг. Крайний слева с флагом – И. Осадчий
Читать дальше