Рудольф Баландин: Маршал Шапошников. Военный советник вождя

Версия на первый взгляд может показаться нелепой. Но только она позволяет свести концы с концами в том узле противоречий, о котором шла речь.

Если на Шапошникова были серьезные веские доносы со стороны нескольких лиц, в том числе агентурных работников, то есть все основания полагать, что такие перекрестные сведения, поступившие из независимых источников, верны. Сталин должен был это понимать. Он вряд ли усомнился в их правдивости, ибо сам определил Шапошникову роль сочувствующего заговорщикам (то же, по-видимому, относится и к Будённому).

Борис Михайлович был «чужой среди своих»; оставался сторонником Сталина и его тайным агентом, сохраняя видимость нейтралитета или даже выказывая сочувствие оппозиционерам.

Неужели он избрал постыдную роль провокатора и предателя?

Нет, и тут все не так просто.

Как профессиональный военный разведчик, он вполне мог вести тайную работу среди крупных военачальников, выясняя, кто из них попытается свергнуть существующую власть. Были, пожалуй, и другие высшие чины, собиравшие сведения такого рода. Можно бы пофантазировать на этот счет, имея в виду тех, кто поднялся в верхний эшелон власти после 1937 года. Но об этом — позже.

Провокаторами их можно называть лишь в том случае, если они активно вербовали заговорщиков, втирались в доверие товарищам, склоняли их к антисоветским взглядам и создавали тайную организацию для того, чтобы затем предать тех, кого сами же в нее вовлекли.

Шапошников подобными делами не занимался. Ему и не надо было проявлять видимость активности. Бывшего царского офицера и крупного военачальника заговорщики должны были сами пытаться завербовать или, во всяком случае, убедиться в его нейтралитете. Его доверительных отношений со Сталиным никто в то время не мог предполагать. Если кто-то и знал об этом, то только Ворошилов. В честности и осторожности Шапошникова все, знавшие его, не сомневались. Поэтому имели основание доверять ему. Ведь заговорщикам требовалось (будем так их называть с некоторой долей условности) убедиться в его нейтралитете — по меньшей мере во время переворота.

Значит, он обманул их доверие? Стал предателем, стукачом?

Тут-то и надо выяснить, кого следует называть предателями. Разве не тех, кто нарушил присягу, решил совершить государ-

22

ственный переворот в личных интересах, обманул доверие партии и правительства?

Учтем: речь идет не о тех, кого чем-то обделили, а о привилегированных номенклатурных работниках, желающих подняться еще выше в своей карьере или опасающихся за устойчивость своего положения. Были, конечно, и принципиальные враги советской власти, противники партии.

Что же в такой ситуации честнее: сохранять верность присяге, своей партии и вождю или встать на путь государственной измены?

Безусловно, честный человек должен противостоять неправедной власти, подлому и жестокому тирану ради блага народа. Но в данном случае не было ничего подобного. Сталин был поистине народным вождем. Те, кто выступал против него в номенклатурных кругах, о благе народа не радели. У них были личные и групповые интересы.

Шапошников, не притворяясь активным заговорщиком, собирал сведения о тех, кто собирался в благоприятный момент осуществить государственный переворот. Что тут предосудительного? Предателей не предают, а выявляют. Этим и был озабочен Борис Михайлович. Он осуществлял внутреннюю разведку, вел агентурную работу среди высшего командного состава Красной Армии. Только этим можно логично объяснить доверительное отношение к нему Сталина.

Остается лишь выяснить, не вел ли Шапошников двойную игру? С одной стороны, докладывал Сталину то, что считал нужным, о разговорах и настроениях своих коллег. С другой — подстрекал их на организацию заговора или выгадывал «кто — кого», знакомя сообщников с некоторыми сведениями, полученными при общении со Сталиным, Ворошиловым. Примерно такой тактики придерживался, по-видимому, нарком Генрих Ягода. Но, как известно, он проиграл намертво.

Шапошникова ждала бы такая же судьба, вздумай он перехитрить Сталина. Вождь был предельно жесток в отношении предателей и двурушников. Выявлять их он имел возможность благодаря перекрестной системе слежки, существующей в любом государстве. Недаром во многих ведомствах создаются отделы внутренней безопасности, а проще говоря, слежки за своими сотрудниками.

Итак, мы приходим к выводу: Борис Михайлович, не проявляя излишней активности, оставался в курсе негласных сговоров и скрытных совещаний, происходивших в среде высшего командования Красной Армии. В нем были заинтересованы те, кто сплачивал военную оппозицию прежде всего против Ворошилова, но держа на прицеле и фигуру вождя. Шапошников сохранял нейтралитет. Это позволяет, не давая никаких заверений в своей принадлежности к той или иной группе, быть более или менее в курсе того, какие настроения, симпатии и антипатии господствовали среди его коллег.