Алан Аюпов - Экскурсия в прошлое

Меня положили в начале шестого вечера. Палата оказалась достаточно комфортабельной, а если учесть, что было это ещё в советские времена, так вообще можно считать за люкс. Широкая, высокая кровать. На стене, непосредственно под рукой, кнопки экстренного вызова врача, медсестры, выключение верхнего света и ночника. В прихожей располагался туалет и душ. В общем, великолепный образчик медицины тех лет демонстрационно-показного уровня. И в этой палате оказался я, ничем не примечательный студент первого курса музыкального училища. В первый день, точнее вечер, я был настолько измотан беготнёй по кабинетам, что мне и в голову не пришло это несоответствие. Видеть никого мне не хотелось. Поэтому на балкон, где разрешалось курить больным, я в первый вечер не пошёл. Куда проще и приятнее было спуститься лифтом на первый этаж и покурить в парке, окружавшем институт. На второй день с утра и почти до четырёх часов пополудни, меня снова гоняли по кабинетам, собирая данные о моём бренном организме. Намотавшись за день, я не пошёл в парк, а решил покурить со всеми вместе, и заодно выяснить обстановку, что, да как?.. И был ошарашен. Разговор шёл о каком-то безнадёжном, которого поселили в палату смертников. Я осторожно поинтересовался номером палаты. Мне ответили: «424»! Это была моя палата, и безнадёжный смертник в ней был я. Огорошенный такой новостью, я выбросил недокуренную сигарету, чего никогда не делал, и побрёл к себе. Выходя с балкона, услыхал, как один мужик шептал: «Ты думай, чего говоришь. Это же он и был!».

На следующий день моё и без того неважное состояние духа было усугублено невероятнейшей новостью. Записывая результаты электрокардиограммы и каких-то тестов, медсестра негромко комментировала собственные опусы, параллельно беседуя с другой медсестрой. Заметив ошибку, я поправил её, на что тут же получил ответ: «Какая разница?» Я обомлел!..

— Что значит, какая разница? У меня другой диагноз.

— Это не имеет значения.

— То есть как! — изумился я. — мне, к примеру, противопоказано лекарство типа «Папаверин». Я от него теряю сознание. Особенно в сочетании с жидким анальгином.

— Послушайте, молодой человек, не учите меня жить. — Возмутилась медсестра. — Вам без разницы, какие лекарства принимает Ваш организм, а какие нет. Вы безнадёжны.

Услыхав такое от медперсонала, я был не то, что в шоке, я был в полуобмороке. Мне, восемнадцатилетнему пацану пророчили близкую смерть. Только теперь до меня дошёл весь смысл происходящего. Стало понятно, почему меня поселили в такую комфортабельную палату?.. Если изначально можно было предположить, что не было мест и меня временно поместили сюда, то отныне всё выглядело в совершенно ином свете. Я не удивлялся невежеству или грубости, не знаю даже как это назвать, медицинского персонала в таком знаменитом институте, меня больше всего поразило, что я скоро умру. Поверить в это было трудно. Потому я и не верил. Хотя с каждым днём час операции приближался, и изменить это было нельзя. За одним исключением: можно было сбежать из больницы, благо мне предусмотрительно оставили личные вещи, словно бы специально провоцировали на это. Видать больно уж не хотелось им портить статистику.

В субботу, за двое суток до операции, я выбрался в парк, переоделся, и рванул на вокзал. Но, увы! Билетов на ближайшие три недели не было. Я пошатался по городу, посетил Софийский собор, наелся мороженого, напился соков и пива. Вечером вернулся в больницу и задумался, что же делать дальше?

Вы знаете, это очень страшно знать, что через день ты умрёшь, хочешь ты того или нет. Я знал. Было ли мне страшно? Как ни странно, нет. Я не хотел умирать. Я не верил, что я умру. Не скрою, была мысль ночью выброситься из окна, но!.. Всю ночь я что-то писал. Письма, записки, мысли, воспоминания… Раскладывал их по конвертам, подписывал, заклеивал, чтоб никто заранее не прочёл. Утром отнёс на почту. Благо на территории института она имелась. Вернувшись в палату, в который уже раз за последнюю неделю, задумался. Я вспоминал всю свою короткую жизнь!.. Я мысленно извинялся перед теми, кто, на мой взгляд, был обижен мною. Я клялся самому себе, что ежели вдруг назло всем предсказаниям врачей, выживу, то буду жить совершенно другой жизнью. Я даже знал, как именно я буду жить. С чего начну, когда вернусь домой. Боже, каких только обещаний и клятв я не давал?.. и неизвестно чем бы всё это закончилось, если б в этот критический момент меня не посадили на таблетки. Сознание стало вялым, сонным, безразличным ко всему. Перед сном сделали какой-то укол, от которого я руку поднять не мог, не то, чтоб дотянуться до подоконника, не говоря уже о том, чтоб встать с кровати и выброситься с четвёртого этажа. А утром, меня, молодого пацана, совершенно голого катила на каталке молоденькая медсестричка, и мне было наплевать, как я выгляжу, и что она там обо мне думает?..