Алан Аюпов - Экскурсия в прошлое

Приведу несколько примеров из личной жизни.

В 1967-ом году я с отцом приехал в Одессу. Мы ходили по городу. Я смотрел, а он, отец, вспоминал. Он здесь жил сразу после войны. Ему было что вспомнить. Разруху 1945-го года, голод 1946-го, когда его младший родной брат умер в детдоме от голода. А он бежал вдоль забора, провожая дальнюю родственницу, посетившую его, и кричал: «Тётя Ганна, заберите меня отсюда! Я умру, как Ванечка умер!.. Заберите!!! Пожалуйста!!!».

Это так страшно, что рассказать простыми словами не получится. Да и к чему? Понять смогут лишь те, у кого на руках умирали дети, которым ни врачи, ни родители не могли помочь. Чувство беспомощности — самое жуткое чувство, которое могут испытывать люди у постели умирающего ребёнка. Это нельзя сравнивать с безысходностью старости. Но таких людей, к счастью, мало. И сколько бы ни ругали советы, большая заслуга в их времени была именно в том, что с голоду никто не умирал.

Если вы так думаете, то сильно ошибаетесь. Были в советские времена такие случаи. 1982-ой год. Софья Семёновна Штейнберг, прошедшая войну медсестрой в партизанском отряде, награждённая боевыми, а не юбилейными, наградами, умерла с голоду в собственной квартире. Как это могло произойти? Человек, переживший оккупацию, ветеран, оказался не у дел???? Конечно, я могу рассказать, как это случилось, и советская система, как выяснилось позже, здесь совсем не причём. Хотя… Именно недостатки этой системы и сыграли роковую роль в такой страшной смерти человека, который этого не заслужил.

Однако все обращают внимание лишь на первую часть сообщения: умерла от голода в 1982-ом году в собственной квартире. Любят наши масс-медиа дутые сенсации. А обывателю больше и не надо: «Плохая система, там люди с голоду умирали». А там, на западе, по-другому? Там к вам прибегут толпы страждущих помочь?! Хм… Я не сомневаюсь, я знаю, никто не прибежит. Опять же пример из жизни.

2004-ый год. Эльза Петровна Власова покинула Одессу, перебравшись на историческую родину в Германию к сыну, который выехал раньше. Уехала под предлогом помощи ребёнку (великовозрастному балбесу, с глазами и головой). Надо сказать, что Эльза Петровна инвалид по зрению первой группы. И не дутой, а самой настоящей, то есть тотально слепая. Немного освоившись, она решила (благодаря своим знаниям о западе из средств массовой информации о гуманности и прочих прелестях тамошней жизни) прогуляться по городу. В Одессе, она делала это регулярно, а вот там, оказывается, этого делать нельзя было никак. Но сыграла свою поганую роль пропаганда. Заблудилась она на улицах маленького немецкого городка. Увы, прохожих там не так уж и много. В основном народ на машинах разъезжает. А те, кто пешком передвигается, не обращали никакого внимания на плачущую на перекрёстке женщину с тростью в руках. Плачет, ну и пусть себе плачет. Может ей так хочется… Прихоть у неё такая… Свобода!!! Пыталась она обратиться к этим немногочисленным прохожим, однако плохое знание языка не позволило ей толком объяснить, что случилось. Да и не слушали её. У каждого свои дела, свои проблемы. И плакала женщина более трёх часов от безысходности. Пока не появился полицейский, не с предложением помощи, а потребовавший не нарушать закон, не смущать прохожих и не хватать их за руки. Тогда Эльза Петровна поняла, что это её спасение. С трудом она объяснила стражу порядка, что с ней произошло. Она-то думала, что он, как это вещали наши масс-медиа, тут же посадит её в полицейскую машину и отвезёт домой. Увы!.. Не тут-то было!!! Полицейский, разобравшись в ситуации, вызвал соц-помощь, ведь это их дело заниматься инвалидами. А сам свалил по своим полицейским делам. Приехала машина и тут выяснилось, что наша героиня, оказывается, не из того района, то есть они район, где она живёт, не обслуживают. Вызвали других. Приехали нужные и устроили головомойку нашей Эльзе Петровне, объяснив, что она доставляет им массу хлопот своими прогулками, что так делать нельзя, что для этого существуют специальные дни (для прогулок), и так далее, и тому подобное…

Ага, вот она, бюрократия. Куда уж советским бюрократам до немецких?..

Но это будет потом. А тогда мы ходили по городу и смотрели. Заглянули в кирпичный переулок, и здесь я был озадачен. До этого нигде мне не доводилось видеть решёток на окнах, а тут окна первых этажей сплошь были забраны решётками. Да не узорными, а самыми обыкновенными, тюремными, в клеточку!.. Помню, я тогда спросил отца:

«Это что, тюрьма?». На что тот ответил, что нет, конечно, просто люди с войны ещё не вернулись, чтоб решётки снять.