Фаина Раневская: Крымские каникулы. Дневник юной актрисы

Иллюстрация художника Е. Шуваловой

Крымские дневники Фаины Георгиевны Раневской были обнаружены случайно. Все началось с присоединения Крыма к России. Некий московский врач, попросивший нас не разглашать его имени, давно лелеял мечту о маленьком домике у моря. Мечта сбылась летом 2015 года, только вот продавец, унаследовавший дачу от дальней родственницы, устроил покупателю неприятный сюрприз – не освободил, как было оговорено, дачу от находившегося на ней старого хлама. «Я проклинал его на чем свет стоит, а теперь с ужасом думаю о том, что могло бы произойти, выполни он свои обязательства! – говорит покупатель. – Бесценные тетради могли оказаться на свалке!»

Тетради были обнаружены случайно. Врачи по природе своей любопытны и любят копаться в бумагах. Новый владелец знакомился с содержимым книжных шкафов, прежде чем от него избавиться. «Было такое чувство, что нельзя выбрасывать бумаги, не просмотрев их», – признается он. Интуиция не подвела: среди множества папок, журналов и газетных подшивок были обнаружены три толстые тетради, исписанные мелким, но разборчивым почерком. Подумав, что в его руки попали мемуары бывшего владельца дачи, умершего два года назад, новый владелец начал их читать и читал спокойно до тех пор, пока не наткнулся на фамилию Раневская…

Возможность ознакомления с мемуарами великой актрисы и их публикации была представлена нам при условии неразглашения имени нашего благодетеля (иначе человека, делающего такие подарки, и не назвать). «Я не хочу осложнений, – признался он. – Вдруг бывшие хозяева начнут со мной судиться за эти дневники, которые они сами бросили на даче. А то и до международного скандала может дойти. Но и не обнародовать дневников моей любимой актрисы я тоже не могу».

У нового владельца дачи и дневников есть мечта – дождаться открытия музея Раневской в Таганроге. Об этом много говорится, но воз и ныне там. «Я отдам тетради в музей, – говорит он. – И тогда уже можно будет открыть свое имя. Тогда я буду спокоен за дневники Раневской. У музея их никто не отберет».

В детстве было положено начинать дневник с объяснения, для чего он ведется. Все девочки писали одно и то же. Про прекрасного принца, которому они отдадут дневник в придачу к руке и сердцу. Я тоже писала такую чушь. Сейчас это кажется невероятным, но когда-то я всерьез мечтала о принце. Чтобы он приехал за мной в гимназию (непременно в гимназию, а не домой, чтобы все обзавидовались!) в высокой золотой карете цугом, чтобы форейтор трубил в рог, а грум объявил бы на всю Атаманскую, что к Фане Фельдман приехал принц. В своих глупых мечтах я заходила так далеко, что рисовала в воображении сцены моего кокетства. Все девочки толпятся у окон, любуясь каретой; воображала: Соня Абрамович от зависти падает в обморок, а я стою как ни в чем не бывало и думаю – выходить мне или нет? Это я-то, которую после спектакля приходится придерживать за фалды, чтобы я не выбегала кланяться вперед всех! Да я бы к этому принцу в окно выпрыгнула прежде, чем карета подъехала бы к входу, и переломала бы все кости! Хорошо, что принц так и не приехал.

Я хотела написать совсем о другом, но в голову полезла чушь, и рука послушно ее записала. Надо бы вырвать лист и начать писать заново, но рука не поднимается вырывать листы из такой хорошей глянцевой шестидесятикопеечной тетради. Я же себя знаю – за час изорву всю тетрадь. И зачеркивать тоже не хочется, пусть останется так. Леночка Фрейфельд, которая занималась со мной математикой, говорила, что в дневниках нельзя ничего зачеркивать. Дневник – это голос души. Леночкины уроки были единственными, которые мне нравились. Мы болтали обо всем, кроме математики. Было очень интересно разговаривать со взрослой девушкой. Семь лет разницы – это же бездна. А потом Леночка спохватывалась и шепотом, чтобы не слышала мама, диктовала мне, что я должна написать в тетради. Думаю, что мама все знала, но не вмешивалась. Она знала, что к математике у меня нет никаких способностей, и, в отличие от отца, понимала, что в дырявом кувшине вода не удержится. Но отец настаивал, чтобы я занималась. Леночку мама пригласила потому, что хотела дать возможность заработать бедной еврейской девушке. Мне вообще везет на людей с именем Елена. У меня до сих пор хранится картинка от шоколада Guerin-Boutron с портретом греческой принцессы Елены [2] Елена Владимировна (1882–1957) – великая княжна, дочь великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны, герцогини Мекленбург-Шверинской; внучка императора Александра II; супруга греческого принца Николая, сына короля Греции Георга I.