Иван Майский - Перед бурей

обжирались до заворота кишок. На пасхе христосовались

так, что губы распухали. Зато в городе не было театра, и

только на пасхальной неделе на базарной площади появля

лось несколько балаганов с вечно пьяными, осипшими от

простуды артистами. Еще существовал любительско-драма¬

тический кружок, в котором подвизались главным образом

местные «львицы» из офицерских жен. Изредка этот кру

жок ставил модные пьесы в омском «общественном собра

нии». Впрочем, такие случаи бывали не часто: большую

часть своего времени кружок тратил на внутренние склоки

и интриги.

На фоне этого «темного царства», этого сонного, зарос

шего тиной провинциального болота сиротливо и неприют

но выделялась крохотная группка местной «интеллигенции».

Несколько присяжных поверенных и вольнопрактикующих

врачей, два-три учителя, два-три журналиста, аптекарь,

фотограф, с полдюжины чиновников переселенческого

управления — вот примерно и все, что могло быть отнесено

к этой, столь чуждой окружающей среде социальной кате

гории. Имелись, впрочем, еще два-три каких-то случайных

персонажа без определенных занятий и точно фиксирован

ных источников дохода. Одного из них я помню очень

хорошо. Это был некто Симонов, мужчина средних лет.

в очках, со стрижеными волосами, одетый в высокие сапоги

и серую блузу навыпуск, с кожаным поясом. Симонов был

недоучившийся студент, исключенный из университета в

связи с какими-то беспорядками. Он держал на Томской

улице небольшую лавочку письменных принадлежностей и

не столько продавал тетради и чернила, сколько занимал

рассуждениями на общественно-просветительные темы

своих немногих покупателей. Лавочка эта не приносила

Симонову ничего, кроме убытков, но он все-таки как-то

42

ухитрялся крутиться и лавочки не закрывал «исключитель

но, — как он говорил, — из идейных соображений». Омская

«интеллигенция» группировалась около местного географи

ческого общества, в котором военные топографы изредка

читали доклады о своих поездках по Сибири, а также около

местной газетки «Степной край», которая выходила два

раза в неделю и грозно требовала от «отцов города» по

стройки мостовых и мер по борьбе с бродячими собаками.

Нельзя сказать, чтобы духовная жизнь омских интелли

гентов била ключом. Но все-таки они старались хоть «пе

тушком, петушком» поспевать за веком. Выписывали «Бир¬

жевку»1 и по ней ориентировались в политических и

международных событиях. Устраивали совместные чтения

модных произведений модных авторов. Помню, как у нас

в доме читали и разбирали только что вышедшую тогда

«Крейцерову сонату» Л. Толстого. Дискуссии были очень

горячие, но все, в конце концов, пришли к выводу, что

Толстой — «барин» и «юродивый». Еще помню, что в дни

дела Дрейфуса весь омский интеллигентский кружок

сильно волновался и горячо симпатизировал Эмилю Золя

и Лабори2

и что в дни англо-бурской войны (1899—

1902 годы) он распевал бурский гимн и громко поносил

«к о в а р н у ю а н г л и ч а н к у ».

1

Так в просторечии называлась петербургская газета «Биржевые

ведомости» — либерально-бульварный орган, пользовавшийся в ТО

время популярностью среди провинциальной интеллигенции.

2

Альфред Дрейфус, офицер французского генерального штаба,

в 1895 году был осужден военным судом за выдачу важных военных

секретов Германии и пожизненно заключен на Чортовом острове во

французской Гвиане. С самого начала для многих было очевидно,

что процесс был подстроен реакционно-антисемитскими элементами

французского генералитета. Представители радикальной я социали

стической мысли во Франции, во главе с знаменитым писателем Эми

лем Золя, подняли большую кампанию с требованием пересмотра дела.

Верхушка армии, поддерживаемая всеми реакционными силами Фран

ции, бешено сопротивлялась. Началась длительная борьба, которая

постепенно переросла рамки дела Дрейфуса и превратилась в реши

тельный бой между прогрессивными и реакционными элементами

страны. Франция разделилась на два лагеря. Весь мир с напряжением

следил за исходом этого конфликта. Победу, в конце концов, одержали

прогрессивные силы, хотя далось это им с большим трудом: в сентябре

1899 года дело Дрейфуса было пересмотрено, но суд под давле