Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

Отказ его вовсе не объяснялся недостаточным почтением к усопшему монарху, это

Гоген ясно показал в день похорон 16 июня - вместе с тысячами таитян и сотнями

европейцев он отшагал пять километров до личного склепа королевской фамилии,

расположенного на красивом мысу восточнее Папеэте (илл. 17). Гоген называет этот

мавзолей «не поддающимся описанию монументом» и жалуется, что он «режет глаз рядом

с естественной красотой растительности и всего места». А между тем при желании

описать склеп очень легко, ибо это была всего-навсего выкрашенная в красный цвет

пятиметровая каменная башня с железной крышей, увенчанной символом, который

приобрел несколько неожиданный смысл: то, что было задумано как греческая урна,

больше всего напоминало бутылку...

Зато какой радостью было для художника, только что прибывшего на остров, увидеть

сразу столько таитян, столько различных лиц и одеяний. Пока губернатор Лакаскад читал

сто раз проверенную высокопарную речь, изобилующую витиеватыми фразами, вроде: «в

лице короля Помаре вы лишились отца, так сплотитесь же теснее вокруг вашей матери,

нашей общей матери, Франции», - Гоген достал свой блокнот и принялся делать наброски.

Времени у него было предостаточно, потому что речь Лакаскада, разумеется, переводилась

для таитян, а после губернатора взял слово придворный священник и произнес на

таитянском языке речь, длина которой никак не соразмерялась со скудными заслугами и

достоинствами покойного монарха. В заключение выступил брат королевы, знаменитый на

Таити оратор, который не любил делать что-либо наспех 45. Как только обряд закончился, все с кощунственной, на взгляд Гогена, поспешностью и суетливостью вернулись в го-род.

Но ведь Гоген, если на то пошло, был одним из немногих, кого искренне опечалила

кончина короля, так как он, в отличие от других, видел в Помаре V не только доброго и

безобидного опереточного монарха, но и верного заказчика картин и мецената.

Сразу после похорон, не сомневаясь, что найдется еще много других знатных лиц,

которые щедро заплатят за свой портрет, и что есть полный смысл задержаться в Папеэте,

Гоген стал подыскивать себе дом. Жилье в столице не было проблемой, если не считать

того, что деревянные домишки Папеэте были похожи друг на друга как две капли воды.

Почти все они стояли на мощных каменных подпорах или полуметровых деревянных

сваях, чтобы воздух мог свободно циркулировать под полом. Это, возможно, помогло бы

поддерживать более сносную температуру в комнатах, если бы железные крыши не

превращали каждый дом в баню. Особенно тяжко было в коробках без потолка. И чтобы

не изжариться, местные жители большую часть дня проводили на окаймляющих фасады

открытых террасах. А где сваи были повыше, попросту устраивались под домом.

Канализация, конечно, отсутствовала; за водой ходили с ведрами к одной из трех

городских колонок. Впрочем, недостатки в какой-то мере возмещались тем, что уродливые

одноквартирные дома классического тропического стиля, все без исключения, были

окружены красивыми садиками с кустами гардении, гибискусом, манго и хлебным

деревом.

Как ни странно, меблированных домов в ту пору в Папеэте не сдавали. Подыскав себе

подходящую виллу, люди шли на мебельный склад и брали обстановку напрокат. Такой

неудобный порядок возник, наверно, потому, что у съемщиков были самые различные

привычки и запросы. Например, чиновники колониальной администрации предпочитали

жить на европейский лад и окружали себя всякими столиками, зеркалами, гардинами и

салфеточками. В отличие от них постоянные поселенцы часто довольствовались

несколькими циновками заменяющими и стулья и кровать, да большим деревянным

сундуком для одежды и прочего имущества.

Гоген, можно сказать, основательно обставил дом, который снял неподалеку от

католической церкви. Он взял напрокат двуспальную кровать, два стола, четыре стула,

бюро, шезлонг и сундук. Стены украсил фотографиями Метте и детей и репродукциями

картин.

Чтобы найти клиентов и получше узнать местные условия, Гоген старался возможно

скорее расширить круг своих знакомых. Для этого он даже постригся и, в соответствии с

местной модой, надел белый полотняный костюм и крахмальный воротничок. (Губернатор

и другие высокопоставленные лица обязаны были повседневно носить черный сюртук.)