Ю. Бурлаков - Восходитель

С седловины спускался длинный висячий ледник, похожий на остановившуюся в прыжке лавину, которой словно в детской игре, кто-то сказал «замри».

С этой высокой точки хорошо были видны все горы вокруг. Рядом с Ушбой стоял черный массив Чатына, за ним выглядывал снежный горб Бжедуха, а правее его - Далла-Кора с длинным рваным гребнем и Лекзыр. Правее Лекзыра, с зеленым поясом лугов и лесов, стояла теплая уютная вершина Бангуриани, самая близкая к Местии. Вдали на востоке царил белый Тетнульд. Справа и слева от него, точно копируя исполина, толпились большие остроконечные вершины-пирамиды. С юга панораму замыкал спокойный домашний Сванетский хребет со снежной Лайлой.

Налюбовавшись вершинами, ребята бежали вниз прыгали через камни, скатывались по осыпям и снежникам. Пора было собирать стадо и гнать домой. Привьшшие к дневной воле, животные упрямились

Рубашки прилипали к спинам пастухов. Скорее бы выгнать этих бестии из леса, где они так умело прятались у нижнего брода гонки, наконец, заканчивались. Коровы входили в ручей и, вытянув шею, не спеша пили воду. К ручью припадали и пастухи.

Нет ничего прекраснее входить в селение со стадом при догорающей заре. Коровы идут кучно, дружно. И мычат они вечером как-то по-особенному трубно протяжно, вытягивая звук с низкого тона до самого высокого. Словно говорят: встре-ча-ай... Некоторые озяйки выходят к околице и издали зовут своих любимиц. Быстро разбредается стадо по дворам, желтая пыль теплым молочным запахом долго еще висит в воздухе.

По характеру Чхумлиан был не только упрямым, но и честолюбивым. Не прочь был похвастать школьными отметками, своей ловкостью, отцовской славой, - чем угодно. Когда его приняли в пионеры и повязали кумачом шею, он так возгордился, что всю неделю, невзирая на уговоры родителей, спал в пионерском галстуке.

А когда Като, бойкая и задиристая девчонка, сказала в шутку, что он боится один ходить в лес, Чхумлиан постарался доказать, что она болтает чепуху. Впрочем, отличиться ему помог случай: домой не пришли коровы.

Я их мигом пригоню, заявил мальчик. Он добрался до леса, когда сгустились сумерки.

Хяпш, хяпш, звал Чхумлиан.

Коровы не попадались. В полночь темноте он выбрался к верхней поляне. Спугнутое стадо поросят, как горох, прокатилось от родника в чащу.

Хяпш, хяпш...

Ни хруста ветки, ни шороха. Темнота хоть глаз выколи. Изредка пролетали светлячки, и тогда казалось, что кто-то прошел мимо с горящей цигаркой. Совсем рядом ухнул филин. Одинокому путешественнику стало жутко, и он полез на дерево...

А когда утром стадо вновь выходило из села, навстречу ему шагали две коровы и Чхумлиан. Теперь беглянки дня три будут сидеть дома и есть (в наказание!) сочную чучелу, любимое коровье блюдо. Чучела заставит их почувствовать всю прелесть домашнего очага, и они уже не захотят оставаться в лесу на ночь.

После этого случая еще долго говорили о том, как Чхумлиан один ночевал в лесу...

А ты смелый, сказала Като. Чхумлиан небрежно посмотрел на девочку: какие могли быть на этот счет сомнения!

Трудное время

1941 год навалился на семью двойным горем: войной и тифом. И если первая беда гремела еще далеко на западе, то вторая вошла прямо в дом. Во время осенней вспышки тифа в Местии переболела почти вся семья.

Первым захворал десятилетний Бидзина. Александр тправил его с Марьямул на кош в Лагунвари, чтобы изолировать больного сына от других детей. Сам же прописал и лечение: чеснок с аракой. Чеснок как лекарство арака для сна. Похоже, это нехитрое снадобье и спасло Бидзину. Вернувшись с коша, слег сам лекарь. Его отправили в беспамятстве и бреду в больницу. Следующей жертвой стала старшая дочь Виссариона Керикмез. Через три недели она умерла. Вслед за ней скончался Александр. Бедная Фацу обезумела от горя. Вскоре тиф скосил и ее. Тифом переболели тогда и Чхумлиан, и Ира и Филипэ, но выжили. После этой страшной осени в большой дружной семье не осталось ни одной супружеской пары. Виссарион лишился жены, Марьямул - мужа, бабушка Тэрро умерла за год до вспышки тифа.

Чхумлиан глубоко переживал потерю матери. Отец за делами и восхождениями не шибко баловал его нежностями, вся ласка шла от нее. Старики говорили - мать хранительница очага, святая святых сванского дома, дети в вечном долгу перед матерью. Чтобы отблагодарить мать, надо в собственных ладонях изжарить ей яичницу на огне или трижды накормить мясом неродившегося туренка. Он бы, наверное, так и сделал, как велит поверье, но нет уже матери, некого лагодарить. Раннее сиротство поселило в глазах его печаль, проступавшую потом даже в минуту веселья.