Виктор Петелин - Алексей Толстой

В «Русских ведомостях» появилась статья Л. Н. Толстого о голоде — «Страшный вопрос», и Александра Леонтьевна спрятала для Бострома этот номер. Нищих в Самаре все прибывало, так что становилось почти невыносимо ходить днем по улицам, и она старалась не ходить по Дворянской, подаст одному, другому, а за ней еще десяток привяжется. Что будет к весне? Толстой спрашивает, хватит ли в России хлеба для прокормления народа? Да, хватит ли? Народ отупел теперь, но голод разбудит отчаяние, что будет тогда?

Все эти страшные вопросы волновали Александру Леонтьевну. Она гневно осуждала людей, которые наживались на нужде народа. И втайне восхищалась своим Лешурочкой, который, как ей казалось, героически работал для людей. Но были по-прежнему и мелкие заботы, отнимавшие у нее много времени. Совсем перестала из-за этого писать, ей казалось, что она поглупела, голова стала такой тяжелой и пустой. Она загрустила, так было ей хорошо, когда она могла писать. А сейчас и сюжет для рассказа готов, а не может и шагу шагнуть: такого упадка творческих сил она еще никогда не испытывала. И люди вокруг нее стали все такие неинтересные, и сама-то какая неинтересная.

1 ноября Александра Леонтьевна писала Бострому в Саратов: «…Сейчас я совсем одна: вчера была у Масловской и она просила у меня позволения оставить сегодня Лелю в школе на целый день, что я и позволила, потому что Леле этого очень хотелось, а мне не хотелось ему отказать, так как он очень мил со мной, очень предупредителен и нежен. Масловская также говорила мне, что она замечает в нем большую перемену: он стал серьезнее, прилежнее и внимательнее в классе».

Как-то, проходя мимо Александровского садика, где был устроен детский каток, она не могла удержаться и купила на последние деньги английские коньки для своего Лельки: пусть учится кататься. Она ходила вместе с ним на этот каток и наблюдала, как быстро осваивает ее сын искусство катания.

Накануне дня рождения матери Леля закрылся в своей комнате и что-то долго выпиливал, готовил ей сюрприз.

На следующий день, 13 ноября, подарил ей подчасник собственной работы, все время вертелся около нее, рассказывал о школе, о ребятах, острил, разыгрывал смешные сценки. Как ей хорошо с ним! Если бы не постоянное безденежье и беспокойство за Алексея Аполлоновича, который все еще пребывал в Саратове… Как славно, что Леля умен и учится хорошо, а без него можно с ума сойти…

Лето 1892 года Александра Леонтьевна, Алексей Аполлонович и Леля прожили в Сосновке. Время то было тяжелое, вспоминал впоследствии А. Н. Толстой. Беда пришла с востока. Отец и мать выходили на балкон и подолгу смотрели туда, где за курганами дымилась желтоватая мгла, приближавшаяся с каждым днем и становившаяся все гуще и злее. И пришло время, когда «пыль из Азии», как определил это явление Алексей Аполлонович, закрыла полнеба. Трудно было дышать, и солнце, едва поднявшись, уже висело над головой, красное, раскаленное. Трава и посевы быстро сохли, в земле появились трещины, иссякающая вода по колодцам стала горько-соленой, и на курганах выступила соль.

На глазах девятилетнего Лели происходили неумолимые изменения в природе — беспощадное солнце сжигало деревья, заросли крапивы и лопухов, высыхали лужи с головастиками, заметно мелел пруд. Все, чем он жил, теряло свою заманчивую прелесть. Однажды он увидел, как приехавшая погостить к ним на хутор городская барышня, отыскав высокую копну, бросилась в нее в радостном упоении, предполагая встретиться с ласковыми объятиями душистой травы, и как она была раздосадована, когда за ее воротник, в уши, волосы и глаза полезла колючая пыль и пересохшее сено. Все чаще Леля видел у своего крыльца мужиков без шапок. Все чаще слышал тревожные разговоры между родителями. Мать взволнованная ходила по комнатам, все думала, думала.

Пришел день, когда и в барском доме на обед подали только черные щи. Мать сняла крышку с чугуна, взглянула на отца:

— Больше ничего не будет.

— Поешь этих щей и запомни, — сказал Алексей Аполлонович Леле, — что твои товарищи — деревенские мальчишки — и этого сейчас не едят.

Настроение у всех было подавленное. Однажды мать попыталась спасти одного деревенского мальчишку, умиравшего от истощения, но это ей уже не удалось: было поздно, и он умер у нее на руках.

И еще одна смерть потрясла Алешу: в начале 1892 года умерла бабушка — Екатерина Александровна Тургенева. Алеша помнил добрую мягкую улыбку, которая не сходила с ее лица при виде внучонка, помнил, с каким терпением она учила его молитвам, рассказывала о боге, об ангелах, о святых, которые снискали себе бессмертие послушанием и терпением. Вместе с матерью, которая горько переживала эту утрату, Алеша написал письмо деду, пытаясь его по-своему утешить и облегчить его горе. 20 февраля 1892 года он получил от деда ответ. Леонтий Борисович писал: «Милый мой Алеханушка, благодарю тебя за твое письмо, — постараюсь мой милый, маленький дружок, исполнить твой совет, много не плакать о бабушке; будем за нее молиться, чтобы ей на том свете, где она теперь, было бы лучше, чем было здесь, и думаю, мой голубчик, что ей доподлинно там лучше. Она свои обязанности всегда хорошо исполняла: когда была маленькая — училась хорошо, старших уважала, воспитателей ее слушались, когда была большая и была хозяйкой дома, всегда хозяйство держала в порядке, о людях служащих ей заботилась, — не считала их за чужих; своих детей любила (спроси об этом маму), нищим помогала, за больными ухаживала, богу молилась, — и много еще у нее было доброго, — всего коротко не перескажешь. Ну вот, я и думаю, что за все это ее Господь и наградит, — и какая, Алеханушка, награда тем, которые исполняли Его заповеди! — Их причтет Господь в число друзей своих, и самых близких ему. — Вот ты мне и скажешь: ну что же плакать-то тебе дедушка? — Знаю, миленький, что не о чем, — а все же плачется; после и ты узнаешь и поймешь о чем плачется, а теперь скажу тебе только: потому мне плачется, что жалко мне бабушку, — ведь и тебе жалко ее.