Александр Чижевский - Я молнию у неба взял...

Мнение Константина Эдуардовича было веским доводом в мою пользу. Если и были кое–какие сомнения у моего отца (я допускаю это, хотя он об этом мне ни разу не говорил), то авторитетное заключение К. Э. Циолковского отклонило их.

В общий хозяйственный баланс помимо служебного пайка я вносил свой пай. Он заключался в том, что я писал маслом по грубому полотну пейзажи и затем они, при усердии комиссионера, обменивались на базаре на съестные припасы. Картины я писал по памяти, большие, по полтора–два метра в длину, яркие, иногда даже удачные, но почти всегда с дорогим моей душе легким оттенком импрессионизма. Возможно, что некоторые из моих картин до сих пор висят в колхозных домах, где–нибудь вблизи города Калуги. В общей сложности на калужском базаре, что около Ивановской церкви, за 1918―1922 годы было обменено на съестные припасы около ста картин «моей кисти».

Мой отец, Леонид Васильевич, был человеком особого склада. Тот, кого судьба сталкивала с ним, уже не мог никогда забыть его исключительную доброту, сердечность, отзывчивость и ласковость. Отцу были абсолютно чужды такие понятия, как стремление к славе, известности, он не переносил фальши и, очевидно, за всю свою жизнь не сказал слова неправды.

Он был необычайно честен и особенно честен перед самим собой, перед своей совестью. Правдивость и честность отца были хорошо известны его сослуживцам и всем, кто его окружал, кто его знал. Он ни перед кем не заискивал и не допускал, чтобы кто–либо заискивал перед ним. Такого человека он моментально останавливал и говорил: не надо. Отец мог бы сделать себе блестящую карьеру, но он не сделал ее из–за тех же душевных качеств.

Личная жизнь его сложилась весьма неудачно, он рано потерял свою жену Надежду Александровну, мою мать, вторично не женился и всю свою последующую жизнь отдал своим близким.

Работа была его страстью и утешением, и он всегда был чем–нибудь занят. Поэтому он с таким удовольствием принял мой проект об организации биологических исследований с ионами воздуха и все свое свободное от служебных занятий время отдавал этому новому для него делу.

На другой же день после нашего совещания, не откладывая в долгий ящик, все принялись за работу. Ольге Васильевне была дана для изучения книжка об уходе за лабораторными животными, которая должна была познакомить ее с новыми обязанностями, добровольно принятыми на себя.

А в это время я уже бегал по больницам в поисках белых крыс. Соседу столяру было поручено сооружение клеток для животных. Все вещи, предназначенные для продажи, были перевезены к одному из комиссионеров и вскоре проданы по сходной цене. В наш дом стали поступать корм для животных, клетки, подставки и т. д.

Я был лихорадочно занят оборудованием своей новой лаборатории — бывшей залы. Вся наша семья принимала участие в детальной разработке методики исследований. У всех была уверенность, что на каждом из нас лежит почетная миссия стать полезным людям.

Теперь дело шло на лад. Однако научные замыслы, покупка животных для «электрических» опытов, изготовление особых клеток и т. д. — все это привлекало в Калуге «общественное» внимание некоторых особо «бдительных» людей: бывшего владельца мясной лавки, расположенной против дома № 43 по Ивановской улице, учителя Сергея Павловича, проживавшего около нашего дома, купца Ларионова, «заведывающего» своей же собственной конфетной фабрикой, также находящейся неподалеку от нас, и других «почтенных» граждан города. Они удивлялись, как можно крысиную нечисть держать в квартире.

— Вы будете потрошить крыс? — спрашивали нас. — Боже, какой ужас!

Другие язвили:

— Если всех ваших крыс запрячь в бричку, они ее потянут.

— В Калуге объявились новые Дуровы: у них крысы танцуют и показывают рожи.

Эти слухи с молниеносной быстротой пронеслись по всему городу, где почти все знали друг друга в лицо.

— Чижевские будут разводить белых крыс на мясо…

— Мало нам в Калуге одного чудака Циолковского, так еще появились новые.

Слухи все ширились, но нас это не смущало.

И вот однажды, когда меня не было — я уехал в Москву, раздался звонок. Ольга Васильевна пошла открывать дверь. Затем отец услышал чей–то разговор. Через минуту к нему в кабинет вошел К. Э. Циолковский.

— Здравствуйте, Константин Эдуардович, — приветливо встретил его отец, — очень рад. Редкий гость. Садитесь поудобнее.

— Да я, собственно, к Александру Леонидовичу. Он уже вернулся из Москвы? Хотел кое–что узнать у него, — смущенно произнес Константин Эдуардович.