— Но как вы можете требовать чего-нибудь от ваших подруг, когда сами ничего им не даете?
— Мы не понимаем друг друга. Я оказываю им всевозможное внимание. Я готова сделать для них все, что я могу; пусть они попросят у меня, что угодно, я все сделаю с величайшим удовольствием; но я не даю моим подругам моего сердца, потому что, поверьте, мне досадно давать его, ничего не получая взамен.
— Никогда не может быть досадно, когда поступил хорошо, когда исполнил свой долг.
— Дружба не есть долг. Вы не делаете ни добра, ни зла, даря вашу дружбу. Такая дружба, как ваша, не чувствительна, потому что у вас это постоянная потребность; но если она идет из глубины сердца, то очень прискорбно видеть, что на нее отвечают неблагодарностью.
— Если кто-нибудь неблагодарен, тем хуже для него.
— Вот это эгоистично. Прежде я думала, что люблю весь мир; но я вижу что эта всемирная любовь есть ни что иное, как всемирное равнодушие. Я питаю величайшее расположение к себе подобным. Я вижу, какие они дурные, и это делает меня в высшей степени снисходительной… Читали вы Эпиктета? Я нахожу, что в дружбе надо быть стоиком. Вы получаете толчок и вы не можете удержать проявления удивления или страха, — это не от вас зависит; но от вас зависит — не покориться вашим первым чувствам. Нельзя помешать себе почувствовать то или другое предпочтение, но можно помешать себе покориться ему.
— Эти чтения ведут к атеизму. Вы кончите полным неверием.
— О, нет. Если бы вы знали мои мысли, вы бы этого не сказали.
— Философов вредно читать.
— Нет, не вредно, когда имеешь солидный ум… Но знаете, — сказала я, — если взвесить хорошенько, только одно на свете стоит чего-нибудь (я говорю о чувствах) — любовь.
— Да.
— Нет на свете большего наслаждения — как любить и быть любимой.
— Это правда.
— Но и тут, ради Бога, не углубляйтесь! Не будем искать ничего, кроме удовольствия, которое нам дают и которое мы даем. Любовь сама по себе божественна, т. е. божественна, пока она продолжается; она делает человека совершенным по отношению к любимому предмету; преданность, нежность, страсть, постоянство, искренность, в ней есть все. Будем углубляться в любовь, но не в человека. Человека можно сравнить с гротом, в глубине которого есть или сырость, или грязь, или выход, т. е. отсутствие всякой глубины. Все это не мешает мне любить моих ближних.
— Нельзя ничем наслаждаться, если быть ко всему равнодушным.
— Постойте, постойте пожалуйста, я не равнодушна, но я ценю людей по достоинству.
* * *
Мама сегодня плакала; у тети совсем расстроенное лицо; они говорили обо мне и о моих мучениях.
Я возвращалась к себе с опущенными руками, с устремленными вперед глазами, с сдвинутыми бровями; я задыхалась несмотря на голубое небо, на брызжущий фонтан, на покрытый плодами куст кизила, на чистый воздух. Я шла вперед сама того не замечая.
Почему не предположить, что я люблю его, такого недостойного, каков он есть.
О небо! объясните-же мне, что это за человек и что это за любовь?
Во мне все должно быть раздавлено: самолюбие, гордость, любовь.
Вторник, 6 июня. Я прочла то, что записала вчера, и нашла одно горе и слезы.
К двум часам я настолько оправилась, что больше не сердилась и вздыхала только от презрения. Эти мысли недостойны, не следует вспоминать об оскорблениях, когда нельзя отомстить за них. Думать о них, значит придавать слишком много значения людям недостойным, — это унижение; и я думаю не о людях, а о себе, о своем положении, о беззаботности моих родителей.
Если бы А., подняли вопрос о религии, это только позабавило бы меня; и если бы они стали просить меня выйти за Пиетро, я бы не согласилась.
Но меня мучит стыд и мысль, что им сказали про нас дурное.
Все говорили об этом браке и уже, конечно, не скажут, что отказ идет от нас. Впрочем, они будут правы. Разве я не согласилась? Чтобы тянуть, чтобы сохранить его во всяком случае; я в этом не раскаиваюсь, я хорошо поступила, и если это дурно вышло, то не по моей вине.
Нас не знают, слышат одно слово здесь, другое там, преувеличивают, придумывают… О, Господи Боже! И не быть в состоянии ничего сделать!
Поймите меня, я не жалуюсь, я рассказываю, — вот и все.
Я глубоко презираю весь мир, и потому я не могу ни жаловаться, ни сердиться на кого бы то ни было.
Значит, любовь, такая, какой я себе представляла ее, не существует? Это только фантазия, идеал.
Итак, высшая чистота, высшая скромность просто выдуманные мною слова?
Читать дальше