Завтра же надо ехать; надо приготовиться к этому, т. е. пойти осмотреть римские достопримечательности, которых я еще не видела.
Да, но что раздражает меня, так это то, что препятствия исходят не с нашей стороны, а со стороны А… Это безобразно, и гордость моя возмущается.
Уедем из Рима.
Не очень-то приятно, в самом деле, видеть это нежелание принять меня к себе, когда я сама не желаю войти к ним. Рим — город до того полный сплетен, что все уже говорят об этом, а я последняя замечаю это! И это вечно так. Я, конечно, прихожу в бешенство при мысли, что у меня хотят отнять Пиетро, но, благодаря Бога, я желаю большего для себя и стремлюсь не к такому величию! Если бы А… был человек, входящий в мою программу, я бы не сердилась; но человек, которому я в своем сознании уже отказала, как не удовлетворяющему меня… И смеют говорить, что папа не позволяет этого.
Я просто в бешенстве, но… погодите немного. Наступает вечер, а с вечером появляется А… Мы принимаем его довольно холодно вследствие того, что говорил барон Висконти и вследствие бездны разных «предположений», потому что с самого разговора с Висконти у нас то и дело предполагают что-нибудь.
— Завтра, — говорит Пиетро по прошествии нескольких минут, — я уезжаю.
— Куда?
— В Террачину. Я думаю остаться там восемь дней.
— Его посылают туда, — шепчет мама по-русски.
Я так и думала; но что за стыд! Хоть плачь от бешенства!
— Да, это неприятно, — отвечала я.
О, гадкий поп! Понимаете ли вы, до чего это унизительно!
Разговор на этом останавливается. Мама до того оскорблена, до того взбешена, что ее головная боль усиливается, и ее уводят в ее комнату. Дина удаляется еще прежде. Все как-будто молча сговорились оставить меня с ним наедине, чтобы добиться истины.
Оставшись одна, я приступила храбро, хотя не без некоторой внутренней дрожи.
— Зачем вы уезжаете? Куда вы едете?
О, как бы не так! Если вы думаете, что он ответил мне так же прямо, как я его спросила, то очень ошибаетесь.
Я спросила, но он уклонялся от ответа.
— Какой ваш девиз? — спросил он.
— Ничего — прежде меня, ничего — после меня, ничего — кроме меня.
— Прекрасно. Таков же и мой.
— Тем хуже!
Тогда начались выражения любви, сыпавшиеся без всякого порядка — до того они были правдивы. Бессвязные слова любви без начала и конца, порывы бешенства, упреки. Я выдержала этот град с таким же достоинством, как и спокойствием.
— Я так люблю вас, что умереть можно, — продолжал он, — но я вам не верю. Вы всегда насмехались надо мною, всегда смеялись, всегда были холодны со своими экзаменаторскими вопросами. Что-же вы хотите, чтобы я сказал вам, когда я вижу, что вы никогда не любили меня!
Я слушала непреклонно и неподвижно, не позволяя даже коснуться своей руки. Я хотела знать во что бы то ни стало; я чувствовала себя слишком жалкой в своем беспокойстве, приправленном миллионом подозрений.
— Я! Полноте! — сказала я, — вы хотите, чтоб я любила человека, которого я не знаю, который все от меня скрывает! Скажите — и я поверю. Скажите, — и я обещаю вам дать ответ. Слышите — после этого я обещаю вам дать ответ.
— Да вы будете надо мною смеяться, если я скажу вам. Поймите вы, что это секрет! Сказать его — это значит разоблачить себя всего! Есть вещи до того интимные, что их никому в мире нельзя сказать.
— Скажите, я жду.
— Я скажу вам, но вы будете смеяться на мной.
— Клянусь вам, что нет.
После многочисленных обещаний с моей стороны не смеяться и никому не говорить, он наконец рассказал мне.
В прошлом году, будучи солдатом в Виченце, он наделал на тридцать четыре тысячи франков долгов; с тех пор, как он вернулся домой — т. е. вот уже десять месяцев — он не в ладах со своим отцом, который не хотел платить их. Наконец, несколько дней тому назад, он сделал вид, что уезжает, говоря, что дома с ним слишком дурно обращаются. Тогда его мать вышла к нему и сказала, что отец заплатит его долг с условием, что он будет вести благоразумную жизнь. «А чтобы начать ее, прежде чем он примирится с родителями, он должен примириться с Богом». Он уже давно не говел.
Словом — он отправляется на восемь дней в монастырь San Giovani et Paolo, около Колизея.
Так вот в чем секрет!
Я облокотилась о камин и о стул, отвернув глаза, которые — Бог их знает отчего — были наполнены слезами. Он облокотился подле меня, и мы оставались так несколько секунд молча, не глядя друг на друга. Целый час мы простояли таким образом, говоря о чем? О любви конечно. Я знаю все, что хотела знать, я все вытянула из него.
Читать дальше