Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

Дети меня освистывают, но взрослые говорят мне, что я красивая и соленая ; вы знаете, что здесь считается шиком быть salada.

Севилья вся белая; улицы узки, часто коляска не может по ним проехать, но все не так живописно, как этого хотелось бы. О, Толедо! Я вижу теперь свое варварство!..

Толедо — чудо. Севилья, с ее низкими домами, выбеленными известью, имеет несколько мещанский характер. Есть и низкие кварталы… но во всех странах мира худшие кварталы интересны. Но тут такая гармония и богатство тонов, что хотелось бы все это написать.

Я очень досадую, что не говорю по-испански; это очень стесняет, особенно когда работаешь, делаешь этюды.

Эти полудикие женщины и дети изумительного цвета, также как и их лохмотья. Это прелестно, несмотря на грубость белых домов. Но дождь не прекращается, и потом я с семьей.

Я понимаю, что жить с семьей — счастье, и я была бы несчастна одна. Можно делать покупки с семьею, ездить кататься с семьею, иногда в театр; можно в семье хворать, лечиться и делать все нужные и интимные вещи; но путешествовать с семьею!! Это так же приятно, как вальсировать со своей теткой. Это смертельно скучно и даже несколько смешно.

Четверг, 27 октября. О блаженство я уехала из ужасной Севильи.

Я говорю тем более «ужасной», что теперь я в Гренаде, со вчерашнего вечера, что мы бегаем с самого утра, что я видела неизбежный собор и часть цыганских пещер. Я в восторге. В Биаррице, и в Севилье у меня словно руки опустились, все, казалось, кончено. В три часа, проведенные в Кордове, город произвел на меня впечатление артистического города т. е. я там могла бы работать с полным воодушевлением. В Гренаде — одно несчастье: там нельзя оставаться шесть месяцев, год. Не знаешь, куда броситься, столько сюжетов на каждом шагу. Улицы, силуэты, виды.

Становишься пейзажистом; но вдруг появляются эти странные и интересные типы, с их яркими и гармонически-теплыми красками.

Что я видела здесь любопытного, это острог Гренады — тюрьму, где работают каторжники. Не знаю, каким образом явилась у меня эта фантазия — конечно, я не сожалею о ней, хотя оттуда выходишь с шумом в ушах, как после боя быков. Комендант тюрьмы тотчас же согласился исполнить желание благородных иностранок, и нам показали все. Перед нами шел сторож, сбоку шло по шести капралов, выбранных из числа самых храбрых преступников, вооруженных палками. Я не сумею описать впечатления, произведенного этим стадом людей, обнажающих головы с быстротою, обличающей страх перед галунами и палками сторожей. Их тут бьют, судя по словам проводника.

Безоружные, запертые, принуждаемые к работе, как дети, эти люди внушают мне одно сострадание, вместо того, чтобы возбуждать во мне мысль о преступлениях и злодеяниях, которые их тут собрали. Скажу более, чувствуешь умиление, особенное умиление перед этой толпой несчастных, которые кланяются так униженно, работают по-видимому с таким усердием и показывают нам тетрадки, по которым учатся читать — и все это с таким детским боязливым видом.

Да, их бьют, это видно; они похожи на тех бедных уличных собак, которые ложатся, отдавшись судьбе, и получают удары.

Но какие головы! Мне бы очень хотелось написать там картину… Я получила на это разрешение, и если я найду уголок для трех или четырех фигур… К несчастию это увлекает меня написать слишком большую картину…

Я советую посетить это мрачное место прежде, чем видеть Генералиф, сады которого — предвкушение рая. Как описать вам это смешение олеандров, апельсиновых деревьев, самых роскошных и красивых растений, кипарисовые аллеи, эти арабские стены, пестрые и увешанные розами?.. Между клумбами фиалок протекают ручьи.

На завтра — Альгамбра и голова каторжника, которую я буду писать.

Пятница, 28 октября. Итак, я провела день в гренадских тюрьмах.

Мой бедняга-каторжник отлично позировал весь день; но так как я сделала голову в натуральную величину и набросала руки в один день (великий гений!), я не передала так хорошо, как обыкновенно, удивительно плутоватый характер этого человека. Я не могу сваливать это на недостаток времени; это произошло от освещения, которое менялось несколько раз, и от того, что у меня за спиной все время стояла дюжина этих каторжников; они сменялись, но стояли тут, а это раздражает когда чувствуешь за собой взгляды. Помощник начальника, в кабинете которого я работала, поставил за моей спиной стулья, точно для представления, — для своих друзей, которые сменялись целый день.